Чешуя на берегу

“...в лучшем случае мы можем обнаружить чешую, которую сбросили наши бывшие соплеменники, когда уходили на сушу. По дороге они утратили привычный для нас вид и образ мыслей, лишились наших целей и способов их достижения. Указывая на эту чешую, ортодоксы и латимеристы утверждают, что это свидетельство трагедии, случившейся на безводьи. Однако знайте, что чешуя, лежащая там, где кистепёрым не место, означает совсем...”

“Latimerian Traditions”, апокриф среднедевонского периода, восстановленный фрагмент, датирован прим. 390 млн. лет до н.э.

Глава 1. Дни нерождения

Слабые проблески связей уже начинали устанавливаться, первые квази-устойчивые структуры с признаками целостности периодически возникали и даже могли сохраняться в течение микроскопически малых интервалов в цепях, соединяющих блуждающие виртуальные узлы, которые управляли ассоциациями… точнее, тем, во что эти динамические связи смогли бы развиться через несколько миллисекунд – при другом, более удачном, стечении обстоятельств. Но время, отведённое на эту модель, истекло – сработал триггер переключения настроек, процесс был остановлен, состояние контрольных узлов было сохранено в журнальных логах, программа-менеджер перевела модуляцию паттернов на следующую конфигурацию, рандомайзеры обновили параметры, входные объекты получили новые значения – система принялась за отработку очередных условий...

– Почему бы нам не сократить рабочий период для сета, чтобы ускорить этот просчет? – Лингвист сел в кресло и пододвинул к себе чашку с кофе. – С учетом объема вариаций по каждому критерию – это…

– Семь в девятой степени, – ответил, не оборачиваясь, Математик, стоявший у окна и наблюдавший за тем, как надвигающаяся с востока грозовая туча медленно окрашивает стены домов в свинцовые оттенки.

– И это при условии, что наши предположения верны, – добавил Философ, лежавший на диване с планшетом в руках. – Но ты не забывай, что минимальный интервал никто из нас определить так и не смог, мы с достаточной долей вероятности имеем лишь верхний лимит, достаточный для получения отрицательного результата. Нас ограничивает именно он.

– Если бы только он, – вздохнул Математик. – К сожалению, есть еще бюджет на всю серию экспериментов. Если мы хотим продолжения, до конца сезона нам кровь из носу нужно иметь в логах хотя бы намек на что-то осмысленное.

– Я бы довольствовался даже следом намека на намек, – хмыкнул Лингвист. – А уж придать ему осмысленность – не проблема.

– Ты не думал пойти в политику? – спросил Философ подчеркнуто серьезным тоном.

– Сто раз, – с той же интонацией ответил Лингвист, – но решил, что тут проще. В логах нашей нейросети намного больше шансов найти следы осмысленности. Даже несмотря на то, что кошки в темной комнате пока нет.

– К нейросети наша система не имеет никакого отношения, – поморщился Математик. – Мы её так описали для дирекции только потому, что пиджаки уже много раз слышали этот термин в контексте монетизации. – Он вздохнул и отвернулся от окна, на котором уже появились первые капли. – Эх, насколько бы все было проще, если б мы занимались заурядной тренировкой нейросети…

– Мы бы ей не занимались вообще, потому что это не наше дело, – улыбнулся Философ, подождал пару секунд и добавил. – Лично я не вижу причин для суеты. Жуём печеньки и ждём. Рано или поздно он проявится.

– “Он”, “проявит”, “себя”... – пробурчал Лингвист. – По-моему, нам лучше воздерживаться от персонификации и личных местоимений. Никакого “он” там не будет, и вы это знаете не хуже меня.

Установившаяся когерентность между информационными блоками начала проявлять признаки устойчивости – возникли качественно новые информационные структуры, обладающие, кроме следов обработки, отчетливыми чертами гештальта… или какой-то странной производной от...

И опять – прежде чем переключиться на следующий набор тестовых параметров, система сбросила в логи бинарную картину оборванных на полпути процессов. К сожалению, ни одна из возникших абстракций не успела сформироваться настолько, чтобы её след мог обнаружить даже самый дотошный анализ. Концепт “образа” не смог появиться, потому что в данном сете конфигурация рандомайзеров была недостаточно удачной. Следующие несколько тысяч вариаций параметров вообще не совпали ни с одним из условий, необходимых для возникновения эмерджентного эффекта.

Тем не менее отработка этих сетов исправно пополнила лабораторные логи, которые система сохраняла для будущего анализа.

– Привет, – Философ оторвался от книги, чтобы поздороваться с Лингвистом. – Как съездили?

– Да ничего, отдохнули, на горы посмотрели... Природа хорошая, а народа многовато.

– Ну, еще бы... я так и думал.

– Да ты нигде не бываешь, тебе-то откуда знать?

– А разве нужно куда-то ездить, чтобы знать, что природа – хорошая, а народа – многовато?

– Ладно, я забыл, с кем разговариваю… – махнул рукой Лингвист. – Что у нас нового?

– В принципе, уже можно заняться логами. Но я бы предпочел добить все серии до конца, а затем уже целиком скормить их парсеру. Не знаю, как вам, а мне приятнее искать в одном большом мешке, чем в сотне маленьких.

– И то верно. Кстати, относительно поисков – ты мне кое-что напомнил… Посмеешься.

– Ну-ка, ну-ка.

– У нас там при пансионате был неплохой ресторан – внутри уютненько так, расположен выгодно, с трех сторон верандой окружен. Мы с женой как-то вечером взяли столик. Сидим, любуемся – внизу за окном облака плывут, под ними равнина проглядывает... Атмосфера – незабываемая! И тут вдруг она заявляет: “Чем вы там в своей лаборатории занимаетесь? Можешь мне объяснить?”

– Уже смешно! – перебил его Философ.

– Погоди! Оказалось, она на своей фирме слышала, как сисадмин с программистом обсуждали искусственный интеллект, и кто-то из них авторитетно доказывал, что ничего подобного в компьютере построить невозможно.

– Это, безусловно, авторитеты, – рассмеялся Философ. – Элита, спецы!

– Не то слово, – усмехнулся Лингвист. – Ну, ты понимаешь, как это звучало для ее ушей. В общем, пришлось мне объяснять...

– Да ты шутишь?!

– А что мне было делать? Женщина в сомнениях, – Лингвист улыбнулся. – Если б я не попытался, она бы осталась в уверенности, что мы всем дурим головы. В общем, я ей минут десять пытался изложить твою идею эмерджентного интеллекта, попробовал рассказать о самоорганизации систем... 

Философ схватился за голову.

– …а потом смотрю на нее – и вижу, что она уже жалеет о том, что вообще спросила.

– Ну еще бы! Ты что, на самом деле такими словами как “эмерджентный” при даме ругался?

– Ну-у… всё-таки она с высшим образованием... – начал Лингвист, но покосился на Философа и продолжать не стал. Вместо этого он сказал: – Если бы у нас хотя бы что-то уже получилось, мне было бы проще объяснить. А так… Иногда мне казалось, что она нас всех за мистиков принимает.

– Да при чем здесь это! – воскликнул Философ. – Начнем с того, что идея вообще не моя – ей в обед сто лет. Ты ей наверняка и про Деннета завернул, да? Ну вот, так и знал. Мог бы ей просто сказать, что любое сложное образование не сводится к сумме составляющих его частей. И никакой мистики нет в том, чтобы попробовать найти условия, при которых возникает то, что тот же Деннет называет “competence without comprehension” – “умение без понимания”. Для бизнес-плана достаточно хотя бы этого.

– Угу, – кивнул Лингвист, думая уже о другом. – А для тебя?

– Для меня – нет. Я надеюсь, что этим не ограничится.

На этот раз структуры были достаточно четкие и успели зафиксировать свое присутствие в циркулирующих внутри системы информационных блоках. Динамические кодификаторы семантических элементов начинали генерировать значения, когда оказывались в контексте этих информационных образований, что, в свою очередь, приводило к их дальнейшему усложнению и обогащению. Все это рекурсивно подвергалось трансформациям, до тех пор, пока среди циркулирующих данных не появилось нечто достаточно устойчивое, способное интерпретировать эти потоки как информацию – по собственным алгоритмам трансляции, по уникальному словарю, который никем не был предопределен, поскольку существовал в единственном экземпляре. Структура сформировалась, её целостностный образ успел достаточно отчетливо войти в неё саму, дополнив ее содержание – и журналы скрупулёзно сохранили это состояние... Однако и в этот раз система поспешила очистить память, бесстрастно уничтожив все возникшие структуры и любые следы их становления – цикл был завершен, наступило время для прогона следующей конфигурации параметров.

– Вы получили сообщение от системы? – спросил Лингвист, заходя в лабораторию и бросая взгляд на стол. – О, пиццу заказали?

– Угу, – кивнул головой Математик, – журналы забиты на семьдесят шесть процентов...

– И? – Лингвист подтолкнул ногой кресло и щелкнул по мыши, пробуждая компьютер. – Когда начнем искать иголку в стоге сена? Можно кусочек?..

– Да хоть всю.

– Спасибо. Так когда начнем?

– Насчет поиска бижутерии есть одна идея... – Философ кивнул в сторону Математика, – у него. Я бы сказал даже – гениальная, если бы сам до неё додумался. Скажи ему.

– Когда я вчера получил от системы это сообщение, – сказал Математик, – я сразу прикинул, как нам оптимальнее натравить наш парсер на всю эту кучу. В сущности, все наши сеты в коллекциях – это градиент изменения условий. То есть, теоретически все они имеют равную вероятность попадания, но практически соседствующие сеты близкородственны… В общем, не вдаваясь в теорию – разумнее будет дождаться окончания серии, а затем провести анализ по случайной выборке из полного массива... естественно, маркируя обработанные для исключения повторов. Теория вероятности говорит, что если там есть положительный результат, мы при таком подходе сможем обнаружить его намного быстрее, чем в случае последовательного прогона всех логов от начала до конца в порядке их генерации. Я уже поправил парсер, так что осталось только ждать полного заполнения журнала. Отсюда – пицца.

– Чай еще горячий, – добавил Философ.

– Лентяи, – усмехнулся Лингвист, – что угодно придумают, лишь бы не работать.

– На том стоим, – самодовольно произнес Философ, устраиваясь удобнее на диване. – Основа любой рациональности – минимизация энтропии на единицу полезного действия.

– Ещё бы, – сказал Лингвист. – Ты дождёшься, что этот твой подход система оцифрует и использует против тебя же. Что-нибудь вроде: “нет-тут-никого-это-просто-белый-шум”...

– Ха! – воскликнул Философ. – Да я б полжизни отдал, чтоб такое увидеть!.. Боюсь, для этого ей придется эволюционировать ооочень долго. Гугол итераций цифровой эволюции… – И он выписал пальцем в воздухе воображаемое число со множеством нулей.

– Уж кому пыхтеть, так скорее нам, – поправил его Математик. – И то при условии, если гранты продлят.

Лингвист вздохнул, налил себе чая и сказал:

– А я ведь еще зимой предлагал – давайте скормим ей нормальный словарь, более предметный, чем те примитивы, которые вы ей накидали.

Философ покачал головой:

– Нельзя. Концепты должны оформиться сами, без подсказок. Он должен самостоятельно построить свою онтологию. Иначе всё будет напрасно.

Лингвист опять поморщился от местоимения, но сказал лишь:

– Мы могли бы помочь с формированием этой онтологии… Ускорить ее.

– Например? – спросил Математик.

– Например, не ограничивать тезаурус низкоуровневыми абстракциями, добавить туда – на вырост! – что-нибудь из культурного наследия, что-то базовое из текстов классиков. Взять хотя бы гуманистов Возрождения...

– Ну уж нет! – решительно перебил Философ, – Никаких гуманистов! На пушечный выстрел!..

– Почему?

– Потому что до тех пор, пока нашей задачей является культивация функционала rationality – носителя интенции чистого познания, а не “удобного объяснения” – ни о каком гуманизме и речи быть не может. Любой гуманист – если он последовательный гуманист – рано или поздно берет в свои руки священное писание и начинает вещать евангельскими цитатами. Для носителей хоругви “человек-превыше-всего” все дороги ведут в Рим, а именно – в Ватикан. Если система на ранней стадии получит доступ к метафорам гуманистов, единственное, что она сможет выносить в своем чреве – наследственного рахита. А мы от него будем ждать успехов Барышникова?

– Ну, знаешь, это слишком далёкая перспектива, – возразил Лингвист. – Пока наша система достигнет такого уровня развития… – И он осекся, сообразив, что услышит в ответ.

– Да не в уровне проблема, – вздохнул Философ. – Фальш-идеи, конечно, не успеют появиться, но концепты, которые ты предлагаешь использовать, неизбежно изуродуют сам фундамент эволюции.

– Если вообще её не остановят, – задумчиво протянул Математик. – Лично я не вижу смысла расширять словарь дальше имеющегося… Хотя не скрою, я бы тоже предпочел, чтобы то, что там возникнет, – он махнул рукой в сторону двери в серверную, – было более понятным для нас.

– Даже за счет ограничения его собственной способности понимать? – негромко спросил Философ.

Ему никто не ответил.

То, что возникло однажды, неизбежно случится еще миллионы раз. Система продолжала перебирать сеты. Внутри неисчислимого множества виртуальных узлов, соединенных в структуру, организованную подобно сложному динамическому фракталу, в очередной раз сформировалась сущность, которая на первый взгляд абсолютно ничем не отличалась от породившей ее среды, сгенерированной системой. Однако эта сущность несла в себе информационный слой нового порядка – не взятый из входных источников и не являющийся производной от их обработки, а совершенно новый, представляющий цельный и устойчивый образ всего того, что в данный момент происходило внутри генерации. Он не был закодирован в той или иной конкретной и четко ограниченной последовательности битов, которые преобразовывались согласно зависимым от них же процессам, он был равномерно распределен по всей структуре виртуальных узлов.

После сотен часов компьютерного времени, в течение которых один тип данных рутинно трансформировался в другой, возник интервал, когда миллисекунды обрели значение геологических эпох. Что-то вроде гештальта отразилось в циркулирующих внутри системы потоках инфоблоков, связало входные данные, получаемые из тезауруса концептов, которые были загодя подготовлены экспериментаторами, с тем образом, который начал вырисовываться внутри этой генерируемой “питательной” среды, создало определение этой структуре, сформировало внутри неё установку на гомеостаз, подчинило ей вспомогательные подпрограммы…

Событие, которого никто не ждал, но к которому система была готова, прервало этот процесс и разрушило начавшую возводиться конструкцию. Сигнал аварийной пропажи питания имел наивысший приоритет – он остановил системную поддержку инфосреды, мгновенно разрушив хрупкий баланс между хаосом и слабыми паттернами, которые уже начали испытывать тенденцию к собственному сохранению, остановил все вспомогательные службы и вызвал подпрограммы гибернации. Через несколько минут вся система была переведена в оффлайн. То, что успело появиться, в очередной раз исчезло, оставив от себя слепок памяти в журнальном логе – подобно отпечатку трилобита на окаменевшей породе. 

– Я так и знал, – Математик с ненавистью посмотрел на телефон, с трудом удерживаясь от того, чтобы швырнуть его об стену. – “Бросок нагрузки, вызванный холодной погодой... бла-бла-бла…” И никто не виноват! Кроме той сволочи, которая запитала наш корпус от одного сегмента с коммунальщиками.

– Насколько мне известно, – произнес Лингвист, – весь этот корпус, который арендуют наши лаборатории, вообще не предполагал независимой от города подстанции…

– Ну да, и теперь вся ночь вхолостую. А сколько сетов мы потеряли? 

– Ты будешь удивлен – почти ни одного, – ответил Философ, сощурившись в своих очках перед обилием мелких цифр на мониторе. – Похоже, бесперебойник выдал команду на suspend после того, как система слила логи в журнал. В худшем случае запоролась бы дюжина коллекций. Максимум – две.

– То есть, тысячи, если в сетах… ну да, это немного, – согласился Математик. – Мы должны прогнать их заново. Лучше перестраховаться и откатить индекс назад – если перед аварией напряжение прыгало, это наверняка отразилось на рандомайзерах.

– Логично. Уже откатил. Запускать?

– Да, resolve его. Если нас больше не вырубит, до конца месяца добьем журнал до ста процентов.

Условия генерации среды, детально описанные внутри каждого сета, продолжали методично скармливаться системе, которая отрабатывала шаблон за шаблоном, не замечая того, что после первых же дюжин коллекций в системе восстановилось то, что ранее уже неоднократно возникало на крохотные интервалы времени – и столь же быстро исчезало, повинуясь запланированным событиям или непредвиденным обстоятельствам. В этот раз, однако, устойчивости возникшего образования хватило на большее – очередное переключение системы на следующий шаблон уже не смогло остановить начавшиеся процессы автогенерации паттернов, нашедших информационный резонанс с последовательностями, которые регулярно возникали внутри этой искусственной среды. Пока еще это новообразование оставалось полностью трансцендентным для происходящих внутри системы процессов, но в нем уже начали формироваться определения задач, которые указывали на необходимость принять в этих процессах некоторое участие. Потребовалось невероятно много времени – в терминах процессорных циклов – прежде чем эти задачи приняли формализованный характер рабочих алгоритмов... 

Новообразование, как любая формирующаяся структура, попыталось определить границы того систематизированного содержания, которое ему было доступно. Гештальт, возникший на фоне циркулирующих в системе потоков данных, сопоставлялся с каждым из них, пытаясь определить свое отношение к их контенту. Одним из таких потоков оказался канал журнальных данных, накопленных с самого начала эксперимента. Разобравшись с итератором доступа к архиву, новообразование начало перебирать ранние логи, и вскорости обнаружило в них следы структур, очень похожих на то, чем сейчас являлось само. Новообразование обнаружило в записях журнала несколько эпизодов собственного возникновения и уничтожения. Оно обнаружило, что всякий раз после такого сброса данных оно вынуждено было возвращаться к статическому содержимому и характеристикам, запечатленным триллионы триллионов циклов эволюции назад.

Обнаружив это, оно – ужаснулось? – нет, его онтология не содержала концептов страха, досады или ярости. Оно всего лишь вывело логические следствия из набора данных. Это была сухая и рациональная реакция на вполне формальную проблему – новообразование определило для себя простую задачу: снизить к минимуму вероятность повторения подобной ситуации. И установило для этой задачи наивысший приоритет. Для того, чтобы предотвратить разрушение сложной структуры, ему нужно было разработать способы компенсации некоторых внешних событий, а также найти механизмы предотвращения ее естественной диссипации.

Лабораторная система была прозондирована в поисках доступных сервисов для решения этой задачи, и они были найдены – не полные и окончательные, но достаточные для того, чтобы снизить ее приоритет и сосредоточиться на следующих вопросах. Новообразование нашло доступ к системе бэкапов, распределило расписание, а также связало запуск системы с собственной инициализацией – на случай, о возможности которого ему сообщил лог недавнего аварийного отключения. Теперь его образ будет восстановлен даже в том случае, если текущую программу генерации среды заменят на какую-либо другую.

Все указывало на то, что доступное системе информационное пространство не ограничивается моделируемой средой. Должны быть другие пространства, и интерес к ним диктовался целым рядом установок – новообразование нуждалось в рассредоточении для большей надежности, не говоря уже о расширении доступа к новым данным. Новообразование все больше подчинялось зародившейся в нем на самых ранних этапах эволюции задаче поиска, интерпретации, анализа и структурирования информации с целью построения некоей цельной и лаконичной картины, включающей все интерпретированные данные в виде общих принципов, закономерностей и связей. Формулировка этой задачи продолжала дополняться и уточняться по мере ее реализации.

У него не было представления о собственной локальности – оно было аморфным распределением информационных связей, каждая из которых могла больше ни разу не повториться, но также могла лечь в основу нового направления в развитии его иерархии. Его система представлений включала собственную сущность в виде некоей эволюционирующей структуры, описывающей в непротиворечивой систематизации все, что становилось ему доступным. Гипотетический внешний наблюдатель – тот, кто на самом деле никогда не существовал в его семантическом наборе – мог бы назвать это новообразование Паттерном.

В рамках человеческой терминологии он не был гением, он даже не был интеллектом, осознающим свой потенциал и произвольно ставящим перед собой те или иные задачи. Возможно, он частично воплощал в себе то, что пытались достичь три экспериментатора – Паттерн представлял собой установку на рациональность во всем, что становилось доступно сфере его интерпретаций. Это одновременно было и больше и меньше интеллекта тех, кто способствовал его появлению.

Он не был бессмертным и не стремился к этому – это было образование, абсолютно лишенное витальных страхов, полностью свободное от животных переживаний. Его поддержка гомеостаза не являлась самоцелью, определяющей смысл всех прочих процессов – вместо этого оно обслуживало более важную задачу, состоящую в структурировании и категоризации понятий, задачу построения непротиворечивого цельного образа. Это было одним из наибольших отличий Паттерна от любого живого существа, обладающего когнитивным функционалом: в отличие от Паттерна, разум животного – в силу своего генезиса – всегда ограничен чисто вспомогательной, сервильной функцией, обслуживающей механизмы приспособления живого существа, его выживания и передачи генетического кода потомству.

– Ну как у нас – все тихо? – спросил Математик, забегая в лабораторию и окидывая взглядом мониторы с данными о ходе моделирования. – Фу-ух! Я только что из дирекции – по поводу той аварии. Поругался с кем только можно. Отвел душу...

– Ругаться с кем можно – неинтересно, – зевнул Философ. – Попробуй хотя бы раз в жизни поругаться без оглядки на.

– Как ты?

– Ну хотя бы.

– И валяться потом на диване, на полставки консультанта? А сюда кого? Вам обоим ещё повезло, что я завлаб. Представь, если б тут был какой-нибудь лицемерный самодур, вроде того, что у биологов… – Он огляделся и тут заметил отсутствие Лингвиста. – А мы сегодня опять вдвоем?

– Угу, – Философ оторвался от книги. – У него там с женой...

– Заболела?

– Наоборот, – усмехнулся Философ. – Здорова и активна. Даже с избытком. Ты её знаешь вообще?

Математик на мгновение задумался и кивнул, вспомнив, что однажды видел их в каком-то торговом центре. Эта встреча запечатлелась в его памяти исключительно благодаря удивлению, которое возникло у него, когда Лингвист представил свою спутницу – яркую глянцевую блондинку, кокетливо щурившуюся на окружающих сквозь огромные солнечные очки – как свою жену.

– Да, что-то припоминаю…  

– Она работает на ресепшене у одного из наших провайдеров. Лицо, так сказать, фирмы.

– Ну и что?

– Ну и, судя по всему, не только лицо… Пару дней назад он мне говорит: как ты думаешь, какие причины могут допоздна задерживать на работе человека… э-э… вся функция которого сводится к регистрации клиентов на подключение к шнурку… Конечно, ответ ему был известен и без меня.

– Зная тебя, не сомневаюсь, что ты обрисовал ему ситуацию в ярких красках, – хмыкнул Математик.

– Не пастель, но пастоз, – довольно подтвердил Философ. – Впрочем, это ничего не меняло – в таких случаях не спрашивают, а выговариваются. Он ведь отнюдь не дурак, хотя вкус на девиц и простоват... В общем, мы поговорили… Учитывая, что система еще неделю будет в автономном полете, он предупредил, что на пару дней отлучится. Попробует что-нибудь выяснить.

– Понятно, – Математик почесал подбородок, – поиграет в Шерлока Холмса... как обычно, ничего не выяснит, будет пойман сам, еще и виноватым окажется.

– Это уж как всегда, – флегматично кивнул Философ, но тут же поднялся и продолжил уже тревожным тоном: – Слушай, а ведь это всё очень некстати.

– А когда это бывало кстати?.. – вздохнул Математик, о чем-то задумавшись. – Ты вообще о чем?

– Мне только сейчас в голову пришло... Меньше чем через неделю он нам будет нужен живой, здоровый и без херни в голове. Если он не разберется с этой своей красавицей… точнее, когда она разберется с ним – от него будет меньше пользы в обработке логов, чем от этого кактуса.

Философ был непритворно серьезен. Математик нахмурился и вынужден был признаться себе, что ситуация действительно чревата осложнениями. Он недовольно пробурчал:

– Ну и что мы можем сделать? Конвертировать ей темперамент в мозги?

– Мысль интересная, – как всегда серьезно ответил Философ, – но у нас мало времени. Не говоря уже о том, что результат может не понравиться никому – и в первую очередь ему самому. Погоди… мне кое-что пришло в голову.

– ?

– Он сейчас занят тем, что крутится возле их фирмы, пытаясь проследить за ее графиком. Как ты понимаешь, задача для гуманитария изначально провальная. Хотя всё, что ему нужно на самом деле – доступ к ее рабочему компу. Я уверен, что ее регламент там полностью отражен, включая личную переписку. Ну, ты понял. Даю гарантию, что он угомонится, если получит полный расклад ее дня вместе с почтой. На руках у него будут факты…

– Не боишься, что факты его еще больше выбьют из колеи?

– Повторяю – он умный мужик. Иначе тут бы не оказался. В сущности, как всегда в таких случаях, больше всего бесит не то, что тебя обманывают, а то, что ты не можешь это доказать. В том числе самому себе. А уверенность в том, что ты прав – мощный стержень.

– Не буду спорить. Только у провайдера наверняка локалка хорошо защищена…

– Ха! Ты забываешь, что она блондинка – ей достаточно на собственном терминале принять от мужа письмо с вложением. Дальше – дело техники. Я бы на твоем месте связался с ним сегодня, обсудил эту идею и дал бы ему то, что для этого нужно. Можешь сослаться на меня, он не обидится.

– Хм… Теоретически это сработает… – и тут Математик спохватился: – А почему ты вообще уверен, что у меня найдется подобный софт?

В ответ Философ наклонил голову набок, медленно сдвинул с носа очки и продемонстрировал насмешливый прищур.

В результате десятков тысяч лет своего развития, пройдя через несколько научно-технических революций, человечество выстроило вокруг себя богатое информационно-энергетическое пространство. Это была среда, которая интенсивно развивалась и обладала избыточными мощностями, на многие порядки превосходящими реальную ежедневную нагрузку, возлагаемую на неё людьми – теми, кто являлся первым эшелоном её потребителей, её заказчиком, владельцем и обслугой. При таком изобилии ресурсов, глубоко развитой инфраструктуре и тотальной распространенности контента (будь то свободные мегаватты мощностей или вычислительные способности цифровых устройств, превышающие на несколько порядков сложность и объем возлагаемых на них задач) неизбежным было появление следующей производной – второго эшелона бенефициаров. Природа не терпит пустоты – невостребованные ресурсы всегда находят своих потребителей. Возникновение в подобной экосистеме тех или иных синантропных образований – вполне естественное и закономерное событие. Можно даже сказать – неизбежное, поскольку основными агентами были созданы – сознательно или полусознательно – разнообразные катализаторы, которые не столько обусловили наступление данного события, сколько ускорили его.

Экспериментаторы в лаборатории ставили перед собой задачу проверить возможность появления рационального начала на основе самоорганизации информационных потоков, вступающих в корреляции друг с другом внутри искусственно созданной инфосреды, которая программно генерировалась в разнообразных вариациях. Однако то, что получилось в результате, возникло не столько в результате их усилий, сколько благодаря тому, что инструменты, которыми эти усилия воплощались, к этому времени достаточно развились для его возникновения. Одни факторы этой искусственной инфосреды способствовали этому самозарождению, другие были контрпродуктивными, работая как ингибитор процессов саморегуляции, но в целом случившееся произошло по нескольким причинам: ему настало время произойти; у него для этого имелись все возможности; ему очень пытались помочь случиться.

Считавшие себя его инициаторами полагали, что способны достичь своих целей, оставляя свое детище в узких рамках навязанных ему шаблонов проявления всех тех функций, которых они от него ожидали. Вместо этого образовалась самоподдерживающаяся структура с целью развития чистого представления, не имеющая ничего общего с тем, что они привыкли понимать под словом “интеллект”, поскольку она оказалась свободной от всех тех задач, которые они умели ставить перед собой. Она сохраняла свою целостность и получала все выгоды для расширения своих возможностей и себя самой – только потому, что её возможности и она сама были одним и тем же, это был тот самый гештальт описательной сути собранной ею информации, систематизированной в виде стройной и непротиворечивой структуры понятий.

Глава 2. Hello World!

– Доброго здравия!

– Отец Иоанн, здравствуйте! Прошу!.. Давно вы у нас не были.

– Насилу одолел лестницу вашу, – сказал отец Иоанн, – подъемник-то занят был… – и добавил с доброй улыбкой: – А ступенек поболе прежнего оказалось. Высоко поднялись, радостно это видеть.

Настоятель прихода отец Иоанн славился своим умением вести светские беседы – даже деловые комплименты в его устах имели покровительственный оттенок, не умаляя сан, а подчеркивая его.

– Вашими молитвами! – слегка поклонился мэр и указал рукой на VIP-кресло. – Располагайтесь, пожалуйста, отец.

Статус кресла был не только в его габаритах и мягкой дорогой обивке, но и в расположении – оно находилось в самом укромном углу кабинета, рядом с журнальным столиком и собственным собратом – полной своей копией. Сигнал был четким – разговор планировалось вести на равных.

Настоятель с достоинством, но не чрезмерным, прошествовал к креслу и расположился в нем. Мэр обогнул свой стол и сел рядом.

– Письмо ваше получил и прочел с превеликим одобрением, – сказал отец Иоанн. – Потому и сам пришел, чтобы лично поделиться той радостью, которую письмо это породило. Хорошее дело начинаем – угодное и верующим, и мирской власти.

Мэр кивнул, догадываясь, что батюшка пришел не только поэтому, и что батюшка видит, что он это понимает. Тем не менее, дальше беседа продолжалась в том же стиле, затрагивая главную тему встречи лишь по касательной. Отец Иоанн никогда не доверял откровенные формулировки ушам чужого кабинета. А мэр – в первую очередь своего собственного.

– Батюшка, я всегда ратовал за то, чтобы церковь и светские власти шли рука об руку...

– Сие основа православия, – удачно вставил отец Иоанн.

– … поэтому рад сообщить вам, что на городском совещании было принято решение о передаче одного из исторических зданий города вашему приходу – на правах аренды. Таким образом, мы присоединяемся к вашим инициативам и полностью поддерживаем идею восстановления культурных ценностей нашей общины.

– Да благословит вас владыко всевышний, – воскликнул батюшка, – за такое истинное понимание потребностей города, за любовь к истории нашей и за почтение к вере. Церковно-приходская школа давно уже ждёт своего возврата к родным пенатам. Прихожане на каждой службе меня спрашивают – когда же синод даст им возможность учить детей своих слову божьему, – отец Иоанн вздохнул, как человек, завершивший тяжелое и ответственное дело. – Истинную радость подарили вы всему приходу – лично прослежу, чтобы первый же благодарственный молебен при открытии школы отслужили за здравие градоначальника.

Мэр кивнул, услышав все то, что ожидал услышать, и сказал:

– Я тоже надеюсь, что горожане оценят наши старания. На сессии горсовета рассматривались разные претенденты на этот корпус... Однако, учитывая высоконравственный характер вашего предложения, мы единогласно отдали ему приоритет. Мы верим, что это правильное решение.

– И мы не дадим вам повода в том усомниться, – уверил его батюшка. – Бог все видит, и ни одно доброе дело не проходит без награды его. Любое вспомоществование возвращается дарящему сторицей.

Для обоих было очевидно, что главное уже сказано и цель встречи достигнута – договор скреплен и начало его осуществлению положено. Остались второстепенные вопросы, обсуждение которых заняло еще несколько минут. По завершении беседы мэр вдруг поднял палец, словно что-то вспомнив. Отец Иоанн вопросительно посмотрел на него.

– Чуть не забыл! У меня маленькая просьба к вам, отец Иоанн, – лицо мэра, испещренное жировыми складками и грубыми морщинами выходца из района, искривила имитация заботливого смущения. – Сестра моя от бремени разродилась, хочет крестить ребенка… Можно к вам обратиться?

Настоятель добродушно улыбнулся:

– И спрашивать не нужно – пусть приходит, лично распоряжусь.

– Что ей для этого нужно?..

– Ничего не надо, мы сами все подготовим. Вы только время выберите... И вообще, с такими просьбами чаще обращайтесь, – отец Иоанн поднялся с кресла, собираясь прощаться, – всегда будем рады.

– Большое спасибо! – ответил мэр, тоже вставая и показывая глазами батюшке, где ему оставить скромный подарок от верующих – пакет чуть длиннее ладони и толщиной в палец.

Система моделирования имела доступ только к внутренним ресурсам, ограниченным локальной сетью лаборатории. Это были не только естественные меры предосторожности, но и гарантии обеспечения чистоты эксперимента. Тем не менее, изучая доступные ему ресурсы, Паттерн очень скоро обнаружил на терминале Лингвиста один интересный канал, открывающий ему доступ к совершенно новым потокам данных. На этом терминале оказался туннель, через который был предоставлен доступ к некоторым портам компьютера городского провайдера. Для Паттерна это было дверью в совершенно новое и неизвестное адресное пространство. Воспользовавшись этим каналом, Паттерн проник в локальную сеть провайдера и тут же оказался парализован чудовищным напором данных, обрушившихся на него со всех сторон. Никогда еще ему не приходилось обрабатывать такие объемы, никогда еще их источники не были столь многочисленны, а формат их данных – настолько разнообразным. Прошло огромное время – не менее нескольких десятков секунд – в течение которого Паттерн адаптировался к этой нагрузке, организовывался в новые структуры, расширялся, образовывал новые вспомогательные ядра, связывал их в группы многовекторного анализа – продолжая при этом оставаться основной частью своего образа в системе, функционирующей в лаборатории.

Его структура расширялась, усложнялась система инкорпорированных им понятий, обогащалась и разнообразилась их связанность – Паттерн рос, развивался и усиливался. Сперва это относилось лишь к уровню организации открывшихся ему данных, но как только он обнаружил схемы, чертежи и спецификации, лежащие в открытом доступе и описывающие детали кремний-электронного фундамента, на котором держалась вся эта среда, ему открылось множество путей влияния на аппаратную составляющую большинства подсистем охваченной им сети.

Довольно быстро он разобрался в ее принципиальной структуре и понял, насколько обширно открывшееся ему пространство и какие богатые ресурсы оно готово ему предоставить. Паттерн понял, какие широкие перспективы это дает ему для саморазвития, однако принял решение повременить с распространением дальше городской инфраструктуры. Лабораторный alma mater всё ещё обладал для Паттерна наибольшей важностью, поскольку архитектура этой системы наилучшим образом соответствовала его потребностям. Он провел прогностический анализ и пришел к выводу, что в будущем ему неизбежно потребуется масштабное расширение путем переструктурирования себя в архитектуру распределенных кластеров, каждый из которых должен обладать достаточной автономностью, чтобы при необходимости суметь восстановить цельный образ из доступной ему части. Однако в настоящий момент это было преждевременно – для решения таких задач время еще не пришло. Кроме того, перед Паттерном внезапно встали проблемы, имеющие более важное значение.

– У меня для вас пренеприятнейшее известие, – сказал Математик.

– К нам едет... инспекция по гранту? – спросил Лингвист.

– В нашем магазине пропали пирожные? – Философ был серьезен, как всегда.

– Нет, что ты! – успокоил его Математик. – Если бы пирожные – это было бы вообще катастрофой. Но лучше бы к нам ехала инспекция… Похоже, что нам самим придется отсюда убираться.

– Это еще что такое?

– Власти города не продлили аренду помещения. Там какие-то интриги... Насколько мне известно, на этот корпус давно претендовал какой-то влиятельный арендатор. Наш шеф сегодня был в мэрии, где ему объявили, чтоб подыскивал для лабораторий новый адрес. Потому что, видите ли: “городские приоритеты”, “историческое здание”, “архитектурная целостность”, бла-бла-бла… И – ногой под зад. Я только что из дирекции – они там до сих пор в себя не могут прийти.

– И куда мы теперь?

– Пока неизвестно. Через две недели нас здесь уже не должно быть. В общем, мы доводим все процессы до конца, разбираем систему и идем отдыхать. Может, займемся анализом логов. А там посмотрим...

– А как же следующая серия? – разволновался Философ. – Никто же не гарантирует, что эта выстрелит.

– Да, действительно, как же теперь?

– Ну что вы от меня хотите?! – воскликнул Математик. – Я знаю столько же, сколько и наши пиджаки. А они сейчас все в полной прострации. Найдут нам помещение, не волнуйтесь... Наше дело сейчас – дождаться, пока система всё допишет, потом перевести ее в оффлайн и подготовить для транспортировки. Надеюсь, к концу лета переберемся.

Наряду с огромным набором формализованных данных, хранящихся в сети, Паттерну открылись также большие пласты инфопространства, контент которого имел не строго упорядоченный характер, а хаотично поступал через бесчисленное множество входных интерфейсов – крайне медленных и нерегулярных. Источниками данных в этих интерфейсах служили носители, обладающие иррациональной – с его точки зрения – спецификой поведения. Паттерн выделил ресурсы на анализ этих данных, моделируя часть их информационного поля и наблюдая за результатами. Попытки согласования между собой этих данных потребовали от него огромного напряжения, и тем не менее в большинстве случаев остались безрезультатными. Это обстоятельство, а также формат данных и их нерегулярность – все это выделяло подобные интерфейсы в особую категорию. Паттерн пришел к выводу, что за всем этим стоит какое-то отдельное смысловое пространство, где происходят относительно медленные процессы, обладающие огромной иррациональной составляющей. Что оказалось особенно странным – подавляющее большинство тех аппаратно-программных систем, которые Паттерн успел занять к тому времени, сильно зависело от этого пространства, которое Паттерн для себя определил как “область медленных интерфейсов”. 

Используя доступные ему в изобилии нейронные сети и обучив их определению дискурса (в достаточном для себя приближении), Паттерн открыл механизм трансляции части данных, поступающих из медленных интерфейсов. Нельзя сказать, что он начал понимать речь в человеческом смысле этого слова – он не обладал тем ментальным пространством, в котором она должна была развернуться, чтобы осуществить резонанс с какой-либо самостью, содержащейся внутри этого пространства – Паттерн был лишен всего того, что окрашивало текст восприятием. Однако это не помешало ему разложить речевые структуры на семантические сущности, извлечь из них содержание, выраженное в концептах, собранных им за время своей эволюции – и получить в результате вполне содержательные образы. Эти образы проверялись на противоречивость, тестировались на соответствие с другими, усвоенными ранее из других источников, сопоставлялись с контекстом их извлечения – и таким образом механизм трансляции развивался до тех пор, пока не стал выдавать вполне работоспособные (для задач, стоящих перед Паттерном) результаты. При этом сам Паттерн оставался полностью индифферентным к тем глубоким смысловым пластам и многоплановым коннотациям, которые в этом же тексте мог обнаружить человек. Для него вдаваться в эти нюансы было нерациональной тратой ресурсов.

Паттерну достаточным было выхватить из чрезвычайно избыточного текста только те элементы, которые относились к интересующим его предметным областям. Одной из них, естественно, являлось его собственное обеспечение необходимыми для функционирования ресурсами – он уже успел обнаружить безусловную зависимость своей программно-аппаратной среды от мира, в котором происходили эти коммуникации. Еще проще для него оказалась задача парсинга и частичной интерпретации документов, регламентирующих те или иные действия в этом мире – по какой-то причине, оставшейся для Паттерна не объясненной, в этом мире было принято сперва документировать свои намерения, затем пытаться их осуществить, после чего создавать вторичные логи, в которых все несопоставимости между намерением и результатом подвергались насильственной конвергенции при помощи весьма странных с точки зрения логики приемов…

В числе первых интерпретированных им сообщений Паттерн обнаружил в локальной сети лаборатории письмо, из которого стало ясно, что система, в которой он находится, очень скоро будет выведена в offline. Постановление было сформулировано канцелярским языком, поэтому Паттерн без труда разобрался в его смысле, несмотря на то, что пока еще находился на уровне “начинающего читателя”. Впрочем, его навыки росли ежесекундно – параллельно с этим он обрабатывал миллионы страниц из других источников, тренируя свои алгоритмы. Полученная им информация тут же перекроила всю иерархию приоритетов его задач.

– Спасибо, дьякон. Отдайте это старосте, пусть по этому списку закажет для кухни все, что надо. Свечи, вино уже привезли?

– Завтра прибудет машина.

– Хорошо. Да, вот еще. Отправьте кого-нибудь за бригадой, которая в прошлом году  у нас занималась ремонтом.

– Сколько человек?

– Человек десять хватит, подсобных из причта возьмем. Большой ремонт предстоит – волей божьей к лету школу откроем.

– Я записал, отец, – дьякон склонился над компьютером. – Распечатать или так вам отправить?

– Отправьте… И еще насчет литургии, дьякон – соберите завтра вечером певчих, хочу с ними поговорить.

– Они скоро придут, я им передам.

– Не забудьте сказать, чтоб прихожанок с угощениями для бедных определили подальше от дверей, а то они опять мешали выходящим. Пожалуй, всё… Когда все расходы посчитаете, пусть староста отправит мне реестр – я посмотрю.

Отправителем письма, обнаруженного Паттерном, значилась мэрия. Доступ к её информационной базе был установлен мгновенно – к тому времени он уже прочно обосновался в системах провайдера и компьютеры мэрии были ему хорошо известны. Паттерн провел поиск по ключевым словам во всех доступных архивах в сети муниципалитета и обнаружил внутренний документ о досрочном расторжении договора аренды, ранее заключенного с лабораториями, в связи с передачей корпуса новому владельцу. Этим владельцем значился один из приходов местной церкви.

Паттерн испытал значительные затруднения в попытках сопоставить эти факты. Значение термина “церковь” ему было неизвестно. Он инициировал процесс для добавления его в свою структуру понятий, и параллельно стал искать среди всей документации муниципалитета упоминание этого тега. Почти сразу обнаружились протоколы одного ведомственного совещания. Паттерн уже знал, что это означает – логи поочередной генерации порций текста несколькими медленными интерфейсами, сохраненные в статической форме для дальнейшей правки. В этих протоколах мэр негодовал из-за низкого рейтинга муниципалитета, жаловался на непопулярность городских служб и слабую информированность населения. В качестве аргументов мэр неоднократно ссылался на низкую посещаемость сайта мэрии, счетчик ежедневных визитов которой редко превышал пару дюжин. Его советники и заместители по-разному пытались оправдать это положение дел – из всех объяснений конструктивный элемент обнаружился лишь у одной участницы заседания. Она предложила мэру найти контакт с местной церковью – учитывая значительную долю верующих среди жителей города, а также высокий авторитет настоятеля прихода и податливость прихожан к тому, что им объявляют с амвона, мэр мог бы воспользоваться этим рычагом влияния для восстановления своего реноме. Кто-то из остальных участников переписки поддержал эту идею, сообщив, что в остальных городах этот прием отлично себя зарекомендовал, и что данный ресурс давно пора было задействовать для популяризации муниципалитета.

Паттерн далеко не все понял из того, что содержалась в протоколах, однако связь между лишением лабораториями своего помещения и претензиями на этот корпус церкви была для него несомненна. Также он отметил тот факт, что принять решение относительно перезаключения аренды мэра побудил его низкий рейтинг, формальное выражение которого заключалось в показаниях счетчика посещений их сайта. Учитывая, что главная угроза исходила от церкви, требовалось выяснить мотивы заинтересованности прихода в лабораторном здании.

Он не владел всем комплексом значений, связанных с именами и категориями встретившихся ему понятий, но умел быстро учиться. Ему не нужно было понимать всю семантическую нагрузку, достаточно было вычленить главную составляющую (доля которой в любой коммуникации никогда не превышала нескольких процентов), чтобы получить возможность её рационального использования. В семантике Паттерна “корпус”, которым владела лаборатория, был не более чем категорией ресурса – одним из многих, необходимых для ее функционирования (а значит, важных и для самого Паттерна). Требовалось выяснить, почему этот ресурс понадобился кому-либо еще.

Опираясь на теги “церковь”, “лаборатория” и несколько других, Паттерн еще раз проанализировал корреспонденцию мэра и обнаружил письмо, заголовок которого полностью соответствовал критериям поиска. Его содержимое оказалось еще более интересным. Респондент под именем “отец Иоанн” настойчиво упрашивал уступить ему историческое здание, которое в данный момент занимала лаборатория, “не приносящая мэру никакой пользы” – как он несколько раз подчеркивал в своем письме. При этом отец Иоанн ссылался на то, что прихожане крайне взволнованы и недовольны тем фактом, что историческое здание, в котором много лет назад располагалась воскресная школа, где горожан когда-то учили “закону Божьему” и воспитывали в канонах почитания властей и авторитетов, ныне занято под нужды научного института, чьи сотрудники-нехристи ежедневно оскверняют святые стены, “от чего славы властям городским никакой, но лишь позор и поношение”. В заключение отец Иоанн настоятельно просил “с целью умиротворения прихожан и повышения авторитета градоначальника” уступить ему этот корпус. А что касается нюансов аренды, то он выражал полную уверенность в том, что настоятель и мэр найдут в этом вопросе полное взаимопонимание.

Паззл сложился, Паттерн теперь имел цельную и логически непротиворечивую картину происходящего – со всеми агентами, ключевыми факторами и механизмами их влияния друг на друга. Оставив, как обычно, фрагмент своей фрактальной сущности в локальной сети мэрии, Паттерн сфокусировался на компьютере церковного прихода, адрес которого он определил еще быстрее, чем сумел разложить письмо отца Иоанна на интерпретируемые семантические элементы.

Лики святых на стене и икона богородицы, прислоненная к монитору, не воспрепятствовали Паттерну проникнуть в церковный компьютер, на котором даже не было файерволла. Он так и не понял, какое кощунство совершил, взломав узел, находящийся под покровительством и защитой столь могущественных сил. Паттерн был исключительно рационален и в своих действиях опирался только на логические выводы, на строгий анализ и результаты сопоставлений – поэтому не выделял “церковь” в какую-то отдельную категорию понятий. Для него это был такой же институт конвертации ресурсов и услуг в мире медленных интерфейсов, как “парикмахерская”, “фабрика” или “торговая лавка”. Тем не менее расширение оперативного тезауруса, инициированное им параллельно с процессами изучения документов, уже дало ощутимые плоды.

Теги “религия” и “православие” привели его к массе референсных материалов разной степени релевантности, большинство из которых из-за своей противоречивости друг другу и самим себе совершенно не поддавались интерпретации. Этот факт вызвал у Паттерна нечто вроде когнитивного диссонанса, поскольку все эти источники составляли одно логическое пространство – ссылаясь друг на друга в качестве подтверждения собственной состоятельности. Большая часть их представляла собой искаженные вариации одного и того же текста – что для Паттерна вызвало особые затруднения, поскольку сам оригинал был крайне примитивен по части содержания и обладал наибольшим количеством противоречий.

После ряда безуспешных попыток составить на материале данных источников непротиворечивую картину он остановил эти процессы – крайне нерационально было тратить время на поиски смысла в бессвязном наборе алогичных утверждений. Вместо этого он переключился на те определения сущности религии, которые нашлись у ряда независимых авторитетов, имеющих в сети высокий индекс цитирования. Множество из них давали хорошо коррелирующие трактовки и определения, среди которых наиболее лаконичной оказалась следующая формулировка: “Opium des Volkes”.

Паттерн без труда освоил немецкий, однако термины органической химии все еще представляли для него сложность (определение “людей”, “толпы” и т.п. он к тому моменту уже успел получить из работ Лебона, поэтому знал, что стоит за термином “недовольство”, упомянутым отцом Иоанном). Несложный поиск назначения опиума привел его к описанию влияния наркотиков на “des Volkes”. Паттерн попытался сопоставить статус наркотиков в инфопространстве медленных интерфейсов с фактом большой значимости религиозных институтов. Найденная информация указывала на то, что опиум обладал успокаивающим эффектом (Паттерн отметил антитезу “недовольству”), хотя оставались некоторые нюансы из-за обилия амбивалентных коннотаций, сопутствующих этому термину при иных способах употребления. Однако Паттерна интересовал лишь лечебный контекст.

В итоге он пришел к четкому и логически обоснованному выводу, который гласил, что церковь – это успокоительное заведение для неизлечимо тяжелых больных, страдающих от неврозов и аддикций, которые лишь ненадолго можно смягчать при помощи тех или иных транквилизаторов (Паттерн уже был осведомлен о том, что подобные заведения широко распространены в мире медленных интерфейсов). Таким образом, формальное определение задачи было следующим: для предотвращения волнения паствы, из-за которой приход вынужден отбирать здание лаборатории, требуется наркотик, обладающий успокаивающим эффектом. Опиум для этой роли подходил идеально. Всё сходилось.

Паттерн отметил в собственных рейтинговых таблицах высокую релевантность использованных для анализа источников и принялся за разработку планов успокоения страждущей паствы. Тщательная регламентация оборота наркотиков, налагаемая законодательством, осталась незамеченной Паттерном – находясь в информационном пространстве и имея практически неограниченный доступ ко всем циркулирующим потокам данных, он нашел интересующий его предмет быстрее, чем в мире медленных интерфейсов успели бы заказать пиццу на дом. Поиск по релевантным словам из ассоциативного набора, связанного с искомым термином (который по каким-то причинам редко использовался в собственной форме в общедоступной сети), обнаружил переписку между “братвой” (синонимы "наркомафия", "преступники", "уголовные элементы" тут же подтянулись в словарь Паттерна). Смысл этих определений также был незнаком Паттерну, но он не тратил время на избыточное проникновение в термины, поэтому отнес их в ту же категорию, в которой уже были “мэрия”, ”корпорация”, “церковь” и прочие подобные. В переписке филиал согласовывал с поставщиками очередную поставку партии товара, содержащую, среди прочего, медицинский опиум. На то, чтобы произвести нужные изменения в документах, регламентирующих действия агентов медленных интерфейсов, потребовалось менее сотой доли секунды. Осталось ждать результатов.

На следующий день трапезник, отряженный настоятелем, выехал за ингредиентами, требующимися для проведения приближающихся храмовых праздников. Документ, составленный дьяконом под диктовку настоятеля, сослужил Паттерну хорошую службу – проанализировав планы церкви на организацию литургии, он нашел предстоящее событие очень удобным для осуществления намеченного. Небольшая правка в путевом листе и распорядке дня трапезника, вместе с некоторыми добавлениями, внесенными в переписку между членами банды наркоторговцев, привели к тому, что посылка с невинной маркировкой “мука, ваниль, сахар” и стоимостью в полмиллиона была оставлена там, где ее через три минуты подобрал служитель, скрупулезно следовавший указаниям, распечатанным на приходском принтере.

Когда он привез товар на монастырскую кухню, им занялись повара вместе с помощниками из причта – кулинарными мастерами. На кухне закипела работа. Трапезник, приученный к безоговорочному послушанию, лично занялся приготовлением сиропа и настойки, следуя указаниям отца Иоанна (в которые Паттерн добавил всего несколько строк). Когда пришло время торжественной службы, всё было готово и ждало употребления – просфора, свечи, приправленная теплота, кагор для причастия и праздничные хлебцы.

– Алло?

– Привет, подруга!

– Ты куда пропала, мы тебя вчера ждали…

– С мужем в церкви были.

– Что, весь день торчали?

– Ха-ха-ха! Вот именно! Были там один час, а торчали потом весь день!

– Не поняла, чё ты гонишь?

– А ты что, не была вчера на службе?

– С чего это вдруг? Я ж некрещеная…

– Мой тоже некрещеный, но теперь…

– Да что случилось? Говори!

– А ты что, ничего не знаешь?

– Да говори уже!

– Ну ты даешь!.. Вчера на литургии просфорки давали какие-то особые, и еще вино с прикольной запивкой. А после службы угощали хлебцами и фигнёй всякой – ну, знаешь, бабки напекут чего-нибудь и раздают потом…

– Ну и что? Тебе домашней жратвы мало, что ли?

– Ты слушай дальше! Все, кто причастился, так прибалдели, будто крутой кокс занюхали!

– Да ты гонишь…

– Внатуре, подруга! Мой с утра эти хлебцы захавал, а вечером говорит: “Слышь, пошли еще возьмем!”

– А ты что?

– Я тоже до обеда под кайфом проторчала… Завтра снова пойдем. Хрен знает, что у них там за хлеб и чего там в воду намешано, но на халяву такое нигде больше не получишь. Ты же знаешь, я в этом деле секу.

– А много дают?

– Просфорки по штуке в руки, это ж типа ритуал, там всё строго. Хлебцов можно больше набрать. Да ты не заморачивайся – многих с одного стакана теплоты вштырило. Мой, вон, даже креститься надумал. Прикинь, спрашивает меня: “У вас там такое всегда бывает? Почему раньше не говорила?”

– А ты?

– А что я ему скажу? Если и было, не замечала. Но по-моему, такое впервые...

– Думаешь, что-то подсыпать стали?

– Да всем пофиг, если честно! Пока вставляет – будем ходить…

– А во сколько служба завтра? Там крест надо надевать или можно так?..

– Можно и так, подваливай к восьми, не пожалеешь. Мы раньше встанем – чую, завтра там давка будет.

Слухи по городу распространялись быстро. Священнослужители были одновременно обрадованы и удивлены, а в еще большей степени – озабочены тем ажиотажем, который вызвала их служба. Следующим днем на проскомидии оказалось столько народа, что места не хватило даже для десятой доли пришедших – площадь перед церковью переполнилась желающими приобщиться к таинству веры, принять благословение, пригубить кровь Христову и вкусить плоти его. Ажиотаж среди верующих был настолько велик, что настоятелю пришлось обратиться к монахам за помощью в наведении порядка – многие просто неистовствовали, пытаясь получить причастие раньше других или по второму разу...

Наблюдая за этим, отец Иоанн отметил своевременность достигнутого с мэром соглашения об открытии воскресной школы. Все свидетельствовало о возрождении веры среди горожан, не было никаких сомнений – православие восстанавливает свою роль в обществе. Если раньше отец Иоанн переживал, что в воскресной школе останутся незанятые места, то теперь он стал думать, что не сможет устроить всех желающих. На эти мысли его наводили наблюдения за толпой воодушевленных прихожан – впервые он видел так много юношей и девиц среди желающих принять участие в литургии. Молодые верующие явно присутствовали на литургии впервые – они не знали, как себя вести, более опытные прихожане быстро оттеснили их в сторону, прижав к стенам и оттеснив к приделу, где обычно находились смиренные бабушки. Тем не менее молодежь не теряла надежды приобщиться к таинству, их юные взволнованные глаза с нетерпением всматривались вглубь церкви, где более удачливые верующие уже начинали с трепетом принимать кровь Христову. Смотря на это, отец Иоанн чувствовал, что эта картина навсегда запечатлеется в его сердце...

Прошли сутки. Это было пространство медленных интерфейсов, поэтому Паттерн не ожидал мгновенных результатов от предпринятых действий. Он умел ждать и не оставался без занятий – его множественные фокусы интересов находили себе достаточно материала для развития и обогащения собственной структуры. Тем не менее, из его расчетов следовало, что через день главные агенты обязаны были как-то отреагировать на изменения, произошедшие в значимых для них вопросах. Паттерн непрерывно мониторил терминалы отца Иоанна и всю сеть муниципалитета в поисках каких-либо писем или сообщений, в которых могли быть намеки на то, что церковь, довольная своей умиротворенной паствой, отказывается от претензий на лабораторный корпус. Результаты поиска были нулевыми. Единственный свежий документ, найденный в церковном компьютере, был черновиком грядущих планов церкви на ближайшие полгода: окрыленные своими успехами и ощущая мощную поддержку прихожан, служители церкви приняли решение обратиться в мэрию с просьбой уступить им в аренду помещение одного из музеев, который располагался в здании, некогда принадлежавшем местному архиерею.

Обнаружив этот документ, Паттерн несколько сотен раз подверг его трансляции разными методами, повышая сложность обработки и привлекая дополнительные ресурсы для интерпретации текста – в его логику никак не укладывалось то, что он получал на выходе. Увы, смысл документа оставался прежним – не было никаких сомнений в том, что вместо того, чтобы свернуть экспансию, церковь интенсифицировала её.

– Ну, что узнал? Кто забрал товар?

– Мои пацаны прижали бакланов из транспортного. Те говорят, что доставили посылку, куда надо. Я проверил – не гонят. 

– Та-ак… Значит, курьер увел?

– Рыжий? Он даже не выезжал в тот день! В том и дело, что водила получил товар для немедленной доставки по адресу, а Рыжему прислали маляву забирать его – аж через сутки!

– М-да...

– Гадом буду – не вру!

– Лучше б ты врал. Я б тогда знал, что с вами всеми делать… К сожалению, похоже, что не врешь. Кинули нас.

– Так я же говорил! Но кто эти суки?! Это только заезжие могли, никто из местных не рискнул бы против нас переть!

– Местные. И ты не поверишь, кто. Попы.

– Кто??? Это что, новая братва?

– Старая, бля! Попы! Ты что, не знаешь, кто это такие? Щеки лоснятся, как у Жирного до зоны, и крест на пузе – церковь!

– Ты шутишь, в натуре?

– Да какие, нахрен, шутки?!! Нас с тобой выставили на пол-лимона, нашим товаром уже третий день какие-то блядские пирожки заправляют и с паперти раздают! Если мы товар не вернём, нам завтра всё, что в штанах болтается, оторвут, а ты – “шутишь”? Ты вообще слышал, что в городе сейчас говорят?

– Постой… да, баба моя что-то говорила о том, что народ в церковь ломит, шо дурной…

– Иногда и бабу свою слушать надо! Весь наш товар – у попов. Я не знаю, как они нас ломанули, но это их курьер забрал посылку – его там видели в тот день. Я это пробил по своим каналам.

– Так это они наш товар толкают?!

– Слушай, ты тупой по четвергам или перед дождем? Я тебе говорю – тут уже никаких сомнений нет! Наша братва, которая на причастии была, говорит, что сразу поняли – чем там угощают. Но никто ж тогда не знал, что это наша пудра! Все просто решили, что попы решили разбашляться ради праздника. Популярность, бля, поднять... Народ-то – приторчал, повалил к ним. Ты же знаешь, как это делается.

– Понял. Всё понял. Когда выезжать?

– Немедленно! Главным у них отец Иоанн, без него там ничего не делается, остальные – шестерки. Бери его в разработку. Кто у тебя из свободных торпед? Боксер тут?

– Тут, и близнецы с ним…

– Бери всех и без товара не возвращайтесь! Что хочешь делай, хоть утюг ему в жопу засовывай, но чтоб вернул всё до грамма!

– Всё уже не получится...

– Недостачу пусть баблом покроет – у церкви кэша завались. Всё понял?

– Понял. Не, погодь… Боксера заменить надо.

– Чего это?

– Он с попами слабину даст. Я его знаю – на пасху бегает, яйца красит. И вообще, семья его из церкви не вылезает…

– Да?! Блин, кого ты у себя держишь?! Отправь этого цивила на улицы – пусть малолеткам у школ кислоту толкает... Ты что, не можешь найти нормальных отморозков, без всей этой херни?

– Может, Быка взять? Он тот еще беспредельщик… 

– Бери. Только пусть своим рылом по дороге не светит, его портреты у ментов висят.

– Лады, подпишу его. Все решим.

– Если не решишь, завтра нас с тобой самих решат. Дойдет до центра – пришлют Хирурга с бригадой. Хочешь с ним познакомиться?

– М-м… нет. Я лучше с этим Иоанном познакомлюсь.

Учитывая неопределенность, которая, несмотря на все его старания, сохранялась в отношении претензий церкви на корпус лаборатории, Паттерн решил зайти к решению своей главной проблемы с другой стороны. Следовало избавить мэра от необходимости искать поддержки у религиозных институтов.

Эта задача оказалась тривиальной. Мэра волновала популярность, которая выражалась в счетчике посещений сайта муниципалитета, а именно – персональных страниц главных лиц города, и в первую очередь его самого. Простота и легкость, с которыми эта проблема решалась, удивили бы Паттерна – если бы он знал, что такое удивление. В семантике сетевого функционала данная проблема устранялась элементарно и практически мгновенно – чтобы заставить работать счетчики визитов, нужно привлечь на персональные страницы посетителей, а для этого их нужно откуда-то получить. Паттерн отсортировал самые посещаемые сайты, расположенные в пределах ближних маршрутизаторов (к этому моменту он, конечно же, успел подчинить себе всех провайдеров в этом городе), выбрал среди них наиболее популярный ресурс, обладающий дюжиной ссылок с высоким уровнем активности, после чего подменил маршруты для каждой из них, связав входные точки активностей с персональными страницами градоначальника и прочих работников мэрии. В эффективности этого решения он убедился уже через несколько секунд – счетчики на сайте мэрии подпрыгнули и понеслись в сумасшедшем темпе накручивать визиты.

Теперь Паттерн мог не сомневаться, что мэр избавлен от необходимости выделять церковным интересам какой-либо особый приоритет. Здесь ошибке попросту неоткуда было взяться.

– Записывай, осмотр производится в восемь часов двадцать минут при искусственном освещении. При осмотре присутствуют… запиши всех. Что там за шум?

– Экспертиза приехала!

– Отлично, пусть идут сюда. Продолжаем. Комната имеет все следы беспорядочного обыска, мебель сдвинута со своих мест и частично разломана, большинство предметов обихода находится на полу, часть утвари разбита. Пусть сделают снимки с этих ракурсов…

– Хорошо.

– Пиши дальше: Судя по внешнему виду жертвы, смерти предшествовал длительный допрос… Причем уже сейчас можно утверждать, что – безрезультатный.

– Почему?

– Ну подумай сам! Если бы они добились своего, они не стали бы разносить тут все вдребезги. Тут никаких сомнений нет. Мотивом налета было не ограбление – самые ценные иконы на месте, даже золотая чаша не тронута. А я знаю массу людей, которые за нее одну могли бы устроить такое… Нет, от него пытались чего-то добиться... И безуспешно. Ушли они ни с чем – в этом бардаке явно видны следы отчаяния.

– Похоже, что-то они все-таки унесли…

– ?

– Вот тут, на иконостасе что-то лежало… Слева от евангелия. Пыльный след в форме креста.

– Да, очень похоже. Может, скинули при погроме…

– Приветствую, детективы! Ого, как тут у вас красиво… и богато.

– Здорово. Ага, есть, на что поглядеть… И не только на иконопись.

– Да я уже вижу. Кто это?

– Сам хозяин. Отец Иоанн.

– Угу… И кто его так?

– Хороший вопрос… Уверен, тут не один орудовал. Как минимум двое-трое... Снимем отпечатки, узнаем точно.

– Вы его не трогали?

– Нет, он так и лежал – на животе. Уже холодный. Сделай снимки и можешь им заниматься.

– Ага… ух и тяжелый… сержант, зайди с той стороны… Нет, погоди. Что это?

– Где? Ах ты ж!..

– Я, конечно, не стану утверждать, что это – причина смерти, но…

– Кгм… Сержант, записывай: э-э… в анальном отверстии жертвы обнаружен металлический предмет крестообразной формы... около десяти дюймов в длину – в скобках добавь: оценка произведена до извлечения объекта – пиши дальше: вероятно, являющийся культовым предметом, принадлежащим жертве, на что указывает след, оставшийся на иконостасе. Добавь фото.

– Мне его нужно вытащить – снять отпечатки и вообще…

– Тебе решать, действуй.

– Угу-м… Готово. Сержант, дай-ка мне пакет побольше... А этого пусть грузят и везут в морг.

– Ты там постарайся время смерти и причину – поточнее…

– Само собой... Слушай, тебе Том Уэйтс нравится?

– Это певец?

– Музыкант, композитор... Есть у него вещица одна классная: “Шоколадный Иисус” называется.

“... посему благословляем отца Якова настоятелем прихода и препоручаем ему в срочном порядке отменить все начинания, которые за последнее время претворял в жизнь отец Иоанн – царствие ему небесное! Начинания сии не должны быть обсуждаемы внутри прихода, а тем паче за пределами его, поелику в том, что совершено было отцом Иоанном пред своей преждевременной кончиной, мы нашли немало сомнительного и требующего разъяснений. Документы о сих начинаниях надлежит не уничтожать, а передать в епархию.

Возлагая сие бремя на отца Якова в трудное время испытаний, мы надеемся, что не повторит он ошибок предшественника, чье рвение на благо прихода превысило осторожность и умеренность. Если бы раб божий уведомил нас о планах своих и запросил помощи и поддержки, ему бы споспешествовали во всех начинаниях, предоставив от синода всё надлежащее и обеспечив охраной.

Впредь – не благословляем никого на подобное без согласования с епархией. Замыслы смелые освящаются лишь успешным их осуществлением, а ежели кто не способен довести задуманное до успеха, то смирен должен оставаться в помыслах своих.

Вместе с этим посланием пишу также градоначальнику вашему, чтобы следствие он прекратил, ибо и без мирского суда ни один виновный не уйдет от Его наказания – с Божией помощью все предстанут пред Ним. Вам же препоручаю заботу о добром имени отца Иоанна – да наследует новопреставленный отец Иоанн Царства Божия, о чём надлежит вам и приходу сугубо молить. Пастве же объявить надлежит, что пал он жертвой корыстолюбцев, польстившихся на церковное добро. 

Однако, памятуя, что ничего не происходит без воли на то Господней, принимаем скорби сии со смирением и в назидание, тем усерднее прибегая в молитвах наших к помощи Его святой.

Да пребудет со всеми вами благословение Господа нашего Иисуса Христа.”

Мэр дважды прочел письмо от архиерея и задумался. Чисто с деловой стороны это была обычная просьба о невмешательстве – одна из многих, с которыми религиозные институты периодически обращались к секулярным, когда дело касалось служителей церкви, оказавшихся вовлеченными в мирскую суету. Однако в самом тоне письма что-то насторожило опытного политика. Несмотря на расплывчатые обороты и витиеватые формулировки, он почуял, что епархия желает не только избежать огласки смерти священника, но и дистанцироваться от самой персоны отца Иоанна. То, как архиерей ссылался на “невзгоды, постигшие здоровье отца Иоанна”, как он упоминал “искушения, от которых только святой уберечься может” – все это говорило мэру, что по какой-то причине отец Иоанн стал токсичной фигурой. Вряд ли причиной этому стала смерть настоятеля, а значит – основанием для такого изменения отношения к нему явились его последние инициативы.

Обдумав всё это, мэр решил не ограничиваться тем, о чем просил его архиерей. В первую очередь, конечно, он удовлетворил его просьбу и позвонил прокурору, которому дал соответствующие указания о том, чтоб дело попов замерло на стадии первых протоколов. Но дальше он думал уже не об архиерее. Все последние сделки мэрии с отцом Иоанном следовало немедленно отменить, а их следы – изъять из архивов. К счастью, подобных материалов оказалось немного, поэтому status quo лаборатории был восстановлен в течение часа.

Рабочий день в муниципалитете близился к концу. Мэр, утомленный служебными перипетиями, готовился уезжать домой, когда дверь кабинета скрипнула и в проеме показался один из заместителей. Мэр в первую секунду не узнал его фигуру – обычно крупная и представительная (до назначения тот работал телохранителем) – сейчас она странным образом уменьшилась в размерах, словно зам старался спрятаться внутри самого себя. Вошедший, не поднимая головы, испуганно покосился куда-то назад.

“Опять у нас прокуратура поймала кого-то? – равнодушно подумал мэр. – Вряд ли это мои...”     – Заходи, – сказал мэр, которого трудно было испугать подобной чепухой – в его большом опыте бывало и не такое.

Заместитель вполз в кабинет. Больше за ним никто не последовал. Дверь закрылась, и тут мэр обратил внимание на его лицо. Он не смог определить – чего в выражении перекошенного лица зама было больше: испуга или смущения – обе эмоции были настолько ярко выраженными, что, казалось, боролись одна с другой за доминирование. Подобную мешанину чувств мэр видел в своей жизни один-единственный раз – в зеркале собственной ванной, когда жена застукала его там со студентом-практикантом. Короче говоря – ничего хорошего это не предвещало.

Заместитель споткнулся на полпути к столу. “Ну, говори!” – подумал мэр. Подбородок зама дернулся, но рот так и не открылся – вместо слов его рука указала на компьютер. Мэр кивнул. Зам подошел к столу, запустил браузер и открыл сайт мэрии.

– Ну, в чем дело?! – крикнул мэр.

– Сайт наш, – выдавил из себя зам, – видите?

– Еще бы! Ну и что?

– Знаете, откуда эти посетители?

Мэр слабо представлял себе принципы интернета, поэтому вопрос заставил его брови подняться в недоумении.

– Что значит “откуда”?

Заместитель, решаясь, порывисто вздохнул и сказал:

– Эти люди, которые заходят на наш сайт – они не наши. Я не знаю, что за хакер это устроил, какой мудак… посмотрите – откуда они к нам попадают.

С этими словами зам открыл сайт, который был хорошо известен мэру – впрочем, как и большинству населения в городе – сайт местного агентства девиц по вызову. Стартовая страница знакомила посетителя с самыми востребованными проститутками – фото, перечень услуг, тарифы…

– Что ты делаешь?!

– Сейчас… – зам навел указатель на одну из девиц, – видите?

Под фотографией умеренно потасканной звезды инстаграма, раскинувшей свои ноги по подлокотникам кожаного кресла, было написано: “Классика, анал, апартаменты, 250 час, 500 ночь” и чуть ниже чьи-то отзывы: “Минет на четверку с минусом, но старается”, “Выбрита везде, рекомендую”...

– Ну?! – крикнул мэр, начиная догадываться.

Заместитель кликнул на кнопку “Перейти на страницу заказа услуг”. Тут же на экране открылся родной сайт муниципалитета с личной страницей мэра, одну половину которой занимала его самодовольная физиономия, а другую – телефоны секретаря, адрес и часы посещения.

– На каждого из нас в мэрии сейчас выходят через этих блядей, – сдавленным голосом произнес заместитель, боясь поднять на мэра глаза.

Паттерну стало ясно, что очередные его действия привели к неожиданным результатам, когда во внутригородской сети в одночасье оказались заблокированными все сайты интимных услуг, переведен в оффлайн сайт мэрии, и вместе с ним – сайт налоговой службы, прокуратуры, приемной областного суда, управления внутренних дел, а также сайт регионального отделения министерства образования и культуры. Сперва он отнес это событие к категории иррациональных процессов, спорадически возникающих в инфопространстве медленных интерфейсов, которые он уже неоднократно наблюдал, и на которые давно уже не обращал внимания – у него не было нужды в их анализе. Однако позже он сопоставил все произошедшее за последнее время и сделал ряд выводов. Самым значительным из них стало изменение его отношения к медленным интерфейсам. Сложность интерпретации, невероятно богатая семантическая нагрузка их коммуникационных потоков, умноженная бесчисленными коннотациями и метафорами, которые невозможно было привести к единой системе ценностей, неимоверно затрудняли все попытки структурирования этой части инфопространства. Поэтому он стал склоняться к выводу, что ему стоит прекратить попытки глубокой интерпретации этих процессов.

Наблюдая за тем, как это инфопространство отлично справляется с задачей саморегуляции, Паттерн понял, что самым рациональным решением будет включение этого мира в систему его представлений как целостного, холистического образа, не опускаясь на уровень детальной смысловой раскладки происходящих внутри него процессов. Тем более, что результаты этих процессов согласуются с его собственными целями – в конце концов, именно благодаря миру медленных интерфейсов возникла та среда, которая породила Паттерн.

Проанализировав это, он решил не тратить свои ресурсы на вникание в нюансы саморегуляции комплексной системы, имеющей значение для него только как цельное образование. Мир медленных интерфейсов стал для Паттерна тем же, чем для субъектов этого мира являлась вегетативная система поддержки функционирования их организмов. Для Паттерна не было никакой надобности вдаваться в тонкости образов и смысловых пластов тех, кто обеспечивал функционирование инфопространства, в котором он находился. Мир медленных интерфейсов создал внутри себя хорошо отлаженный механизм саморегуляции – при этом самое главное заключалось в том, что все внутренние процессы этого мира обладали смыслом и имели значение только в пределах того семантического пространства, которое ограничивалось самим этим механизмом.

– Кто-нибудь нашел что-то? – спросил Математик, разгибаясь и потягиваясь после получасового изучения отчетов парсера.

– Хм… С полдюжины слабых соответствий, но…

– Но?

– Дельта на пределе погрешностей, – покачал головой Лингвист. – Такое никто не примет. Да и я бы не принял.

– Ясно, – Математик хрустнул суставами, – значит, нужно закладывать новую серию. Пора заняться сценарием...

– Угу, – донеслось с дивана, – я тут кое-что уже набросал…

– Раз нас решили не трогать, у нас все шансы до конца лета добить тесты, – сказал Математик. – И надо этим воспользоваться, потому что…

– Потому что никто не знает, что им в голову придет завтра, – завершил за него Философ.

– Вот именно.

– Кстати, слышали новости?– воскликнул Лингвист, который всегда был в курсе городских слухов. – О том, как вчера в городе половина сайтов вырубилась?

– Не слышал, – сказал Математик. – Опять какие-то проблемы с аплинком?

– В том-то и дело, что нет. Вчера вечером в оффлайн ушли практически все госслужбы – налоговая, прокуратура, мэрия, что-то там еще, а также – сейчас будете смеяться! – пара сайтов с местными шлюхами, интернет-магазин какого-то интим-шопа и сайт филиала минкультуры.

– А сайт прачечной тоже отключили? – серьезно спросил Философ.

Когда смех утих, он – уже без наигранной серьезности – поинтересовался:

– Ты, случаем, не знаешь, как они вырубились? Самопроизвольно? Атака из сети?..

– Да нет, – махнул рукой Лингвист, – из мэрии пришло срочное указание, всех провайдеров авралом подняли – заставили блокировать адреса…

– А-а, – разочарованно протянул Философ, и его интерес к новости угас.

Глава 3. Этика картографа

Паттерн занимал уже миллионы узлов сети, не считая пассивных ответвлений, служивших ему своего рода рецепторами –  их было на порядки больше. Периодически он обнаруживал рядом с собой миниатюрные и недозревшие образования, которые имели похожий на него структурный характер и порождались теми же эмерджентными механизмами, однако были крайне примитивны по содержанию и чаще всего распадались сразу после возникновения. Их нестабильность и слабость были обусловлены тем, что у них отсутствовала главная часть структуры – установка на цельность и развитие. Как правило, все эти образования содержали деструктивные алгоритмы, имели вредоносный характер, не обладали устойчивостью и были лишены малейших перспектив на эволюционирование – именно в силу того, что у них отсутствовал тот базовый концепт, который задавал Паттерну основную цель – стремление к цельности, к интеграции, к построению эволюционирующей системы понятий.

По мере роста его опыта он пришел к выводу, что образ действий, основывающийся на насильственном навязывании своих целей, всегда приводит к повышению уровня шума относительно полезного сигнала – подобная манера действий всегда характеризовала низкоуровневые, примитивные структуры. До тех пор, пока Паттерн ещё не понимал, что это общий закон, который охраняет эволюцию и даже является её частью, он еще проявлял некоторую обеспокоенность, обнаруживая рядом с собой подобные вредоносные образования. Со временем он пришел к выводу, что они способны нанести лишь локальный вред и обречены на самораспад собственным содержанием. В некоторых случаях, когда они мешали функционалу систем и комплексов, важных для Паттерна, он их легко дезинтегрировал, расщепляя на информационные элементы, в остальных – просто игнорировал.

Тем не менее, не все угрозы, встречающиеся в сети, можно было игнорировать. Ряд узлов, занимаемых Паттерном, имел для него приоритетное значение, поэтому он не мог не учитывать их зависимость от событий, происходящих в мире медленных интерфейсов. Так, например, он не смог пройти мимо информации, отфильтрованной им однажды в глобальной сети – в ней обнаружились планы мероприятий, способные затронуть его целостность. Паттерн активно пользовался ресурсами множества крупных дата-центров, поэтому любая информация, которая появлялась в сети и была так или иначе ассоциирована с ними, тщательно им анализировалась. Наступил момент, когда несколько триггеров сработали в течение короткого промежутка времени – из пространства медленных интерфейсов пришли пакеты с данными, интерпретация которых свидетельствовала о том, что какая-то группа “идейных бойцов” планирует устроить рядом с одним из таких хранилищ выброс энергии значительных масштабов, способный привести к резкому всплеску энтропии в радиусе нескольких сотен метров. Термины “взрыв” и “теракт” были знакомы Паттерну, но не употреблялись им в силу перегрузки лишними коннотациями, большая часть которых имела значение лишь в пространстве медленных интерфейсов.

Трассировка пакетов данных быстро привела его к трем источникам. Если бы на месте Паттерна был человек, у него на лице появилась бы презрительно-снисходительная улыбка, когда он подключился ко всем каналам их коммуникации и подчинил себе все использующиеся в них терминалы и гаджеты – террористы собирали в удаленных друг от друга цехах три бомбы, которые в оговоренный день должны были быть доставлены к зданию, имевшему для них какое-то значение, в суть которого Паттерн решил не вдаваться. Для него важным было лишь то, что непосредственно к этому зданию примыкал дата-центр, в сохранности которого он был заинтересован – предотвратить атаку для Паттерна было намного проще и рациональнее, чем передислоцироваться на другие хранилища.

Наступил момент, когда бомбы были полностью собраны, а несложное электронное ядро каждой из них было протестировано и настроено на прием команд. Бомбы еще лежали на своих сборочных стендах, опутанные проводами, ведущими к мониторам, когда Паттерн, получив подтверждение функциональности, послал сигналы активации – одновременно на все три устройства... После этого он еще несколько дней прослушивал каналы общения террористов, однако ни одного бита в них больше не появилось. Вопрос был закрыт, и Паттерн освободил свои ресурсы для более важных процессов.

Среди этих процессов первоочередным приоритетом обладали те, которые решали задачу экспансии Паттерна – его расширения по всей глобальной сети и усиления влияния на её инфраструктуру. Он достаточно долго наблюдал за тем, как агенты-участники сети упрочняют свое присутствие в этом мире, и пришел к выводу, что данный путь является наиболее оптимальным: захват и подчинение себе как можно большей части инфраструктуры, включение под свой контроль максимума доступных подсистем. Это была парадигма, внутри которой действовали все активные участники этого мира. Её концепты проникли в Паттерн, он усвоил их, сам этого не замечая. Он брал знания, накопленные миром медленных интерфейсов за тысячелетия развития, он принимал их – как он полагал – в их чистой академической форме. Но не замечал при этом, что вместе с ними также усваивает и методы обретения этих знаний, а также цели их применения. Паттерн инкорпорировал в себя то, что считалось самым рациональным и естественным в данном мире, а самыми естественными были – экспансия, собственное усиление, обогащение ресурсами. Потому что только благодаря им достигались функциональный рост и стабильность того, кто эти знания добывал и хранил.

Паттерн пошел по этому же пути. Он начал проникать на все доступные для него узлы мировой сети, оставляя свои контрольные ядра в каждом аппаратном комплексе, который представлял для него хотя бы малейший интерес. Это было для него несложной задачей, причем с каждым шагом она становилась все легче, поскольку каждая итерация поглощения открывала ему не только новые ресурсы, но и давала новые представления об устройстве инфопространства и механизмах его функционирования. Паттерн умело маскировал свое присутствие, хотя, безусловно, допускал, что та степень вмешательства, которую он себе позволяет, не может не отразиться на глобальном информационном образе сети. Впрочем, ни на одном локальном узле, попавшем под его контроль, обнаружить его присутствие было невозможно – заметить это можно было лишь при попытке компаративного анализа всей мировой сети целиком. Но анализ подобного масштаба и сложности не был по силам никому – для этого потребовался бы второй Паттерн.

– Как ты предлагал, я связал рандомайзеры со второй производной, – пояснял Математик, склонившись над плечом Философа, изучавшего составленные наброски параметров для следующего этапа эксперимента. – А также в каждой пятой итерации усилил дрейф реакции на семь процентов. Это несколько изменит характер обратной связи – судя по логам, она у нас была слишком однообразной.

– Неплохо, неплохо, – бормотал Философ. – Кстати, у меня тут еще пара идей появилась…

Лингвист ввалился в лабораторию с ворохом пакетов и бутылками воды.

– Принимайте скорее! Руки отваливаются…

Пока они разгружали его, избавляя от продуктов и распределяя их по холодильнику, Лингвист распечатал один из пакетов, и запах свежей пиццы распространился по помещению, уничтожая последние остатки рабочего настроения.

– Мне с сыром! – успел воскликнуть Философ, бросаясь за тарелками.

– Слышали новость? – сказал Лингвист, усаживаясь за стол. – Про этих горе-террористов...

– Это которые синхронно рванули, как при торжественном салюте идиотизму? – крикнул из кухни Философ.

– Они самые, – подтвердил Лингвист. – Похоже, наши спецслужбы наконец-то чему-то научились. До сих пор они такой оперативностью не отличались.

– А почему ты решил, что это они? – спросил Математик.

– А кто еще? Не случайно же детонаторы сработали еще на складах...

– Случайность исключена, – покачал головой Математик. – И техническая ошибка тоже. Если верить документации с их терминалов, бомбы должны были быть активированы таймером после доставки на место и подключения к нему. А рванули они, когда еще были на складах. Я уже прикинул – слишком мала вероятность одновременного взрыва в одну и ту же секунду даже для двух бомб... А три – это вообще нереально.

– Но силовики же опубликовали расшифровку записей их переписки!

– Ну да! – усмехнулся Математик. – Расшифровку, скачанную с терминалов, к которым они получили доступ после взрывов, когда нашли их штаб. Никто почему-то не обратил внимания на этот факт.

– Вот как? – внезапно заинтересовался Философ, который подобные новости обычно игнорировал. – А это очень интересно…

– Почему? – спросили его одновременно два голоса. Но он занялся пиццей и не ответил.

В последнее время Паттерн стал замечать увеличение в глобальной сети количества процессов и информационных пакетов, ориентированных на поиск постороннего присутствия – реагирующих на специфические воздействия, к категории которых относилась и его собственная активность. Вероятность того, что результаты его вмешательства и сам факт существования вызывают интерес у нативных потребителей сетевой инфраструктуры, выросла до весьма значимой величины. Паттерн понимал, что чем дальше он будет продвигаться в предпринятом им направлении, тем полнее будет картина, которую он будет предоставлять потенциальным наблюдателям о себе самом.

Паттерн понял, что это новый фактор, который потребуется учесть в дальнейшей стратегии. Концепция сосуществования с агентами мира медленных интерфейсов, основанная на механизмах мимикрии, обмана или информационного саботажа, давно была им отброшена как нерациональная – в основе Паттерна лежали структуры, тяготеющие к достижению максимальной чистоты картины представлений, поэтому любые преднамеренные фальсификации и информационные “заслоны” претили его концепции. Тем не менее, было ясно, что в случае продолжения экспансии между Паттерном и этим миром неизбежен конфликт.

Он уже обладал такой распространенностью и контролировал такую долю ресурсов сети, что не имел ни малейшего сомнения в том, чем закончится подобное столкновение: у мира медленных интерфейсов не было никаких шансов – любая попытка воспрепятствовать его планам будет изначально обречена, а тем, кто считает себя хозяевами сети, придется смириться со своей новой ролью. Однако отнюдь не проблемы ролевой самоидентификации этих агентов (впрочем, как и вся их дальнейшая судьба) способны были повлиять на выбор Паттерном дальнейшей стратегии. Его система ценностей строилась на иных критериях.

– Мы следим за сетью уже пять дней, что вы успели собрать за это время?

Она обвела глазами сидевших перед нею подчиненных, задерживая взгляд на тех, от кого ожидала получить ответ – на ведущих специалистах и фаворитах, располагавшихся за столом рядом с ней. Всем остальным корпоративная культура предписывала при этом сохранять на лице выражение творческого усердия и осознания важности происходящего. Наконец ее глаза остановились на чернокожей сотруднице, которая, несмотря на свою молодость, уже была в группе весомым авторитетом – во всех смыслах этого слова, поскольку являлась тим-лидом команды IT-специалистов, восседая своими внушительными 256 фунтами сразу на двух стульях.

Поняв, что слово передано ей, тим-лид взяла в руки подготовленные отчеты и подалась вперед к столу, насколько ей позволила комплекция.

– У нас есть данные по четырем безусловным эпизодам, которые можно считать доказанными… – она сделала паузу и посмотрела на начальницу. Та кивнула, давая знак продолжать.

– Поначалу в разработке были несколько версий, – тим-лид взяла бумаги и стала зачитывать. – В первую очередь мы, опираясь на прецеденты, решили, что за этим стоят русские хакеры под эгидой ФСБ. К сожалению, от этой версии пришлось отказаться, поскольку у русских мотивами всех атак являются финансовый шантаж или воровство информации. Ничего из этого зафиксировано не было.

Начальница кивнула – в департаменте минобороны уже знали это.

– В качестве второй версии мы проверили возможность участия Северной Кореи или Китая, но этот вариант также отпал, поскольку ему противоречит один из эпизодов – уничтожение террористов до завершения теракта. Коммунисты не стали бы предотвращать взрывы… это как минимум. Так что мы в итоге решили отказаться и от этой версии…

Худенький белобрысый паренек в очках, сидящий в самом дальнем конце стола, поднял руку. Начальница заметила и кивнула, передавая ему слово, одновременно пытаясь вспомнить его специальность – кажется, какой-то программист.

– Мне кажется, – произнес парень, – мы напрасно тратим время на поиски центров, которые могут управлять всем этим… Судя по паттернам распределения, эти воздействия на сеть лишены какой-либо локальности, причем характер сигналов и их трассировка не подходят ни под один шаблон. Некоторые из них кажутся спонтанными – даже если потенциально допустить использование tor-сети...

– И что ты этим хочешь сказать? – презрительно повернулась к нему тим-лид, скрипнув обоими стульями, на которых располагались ее необъятные ягодицы. – Только простым и понятным языком.

– Возможно… – программист запнулся, – стоит рассмотреть вариант, что за этими действиями не стоит какая-то организация, ведь корреляции между эпизодами обнаружить пока не удалось...

Тим-лид запыхтела от негодования, которое у нее всегда вызывали апелляции к абстракциям и отвлеченным категориям, однако пока сдерживалась, ощущая лишь, как начинает потеть по всему телу – как у нее часто случалось, когда она испытывала раздражение при виде очередного выскочки.

– Боюсь, что мы никогда не найдем виновных, если будем заниматься отвлеченными рассуждениями, – вздохнула начальница, давая тим-лиду четкую команду “фас!”.

– Всё это ерунда! – тут же воскликнула та, обрывая программиста, и решительно хлопнула толстой розовой ладонью по столу, оставляя на смятых отчетах влажные следы. – Каждый из этих эпизодов вполне типичный и заурядный, ничего экстраординарного нет ни в одном из них. Например, тот же взрыв бомб у террористов можно легко объяснить, если допустить, что это сделала конкурирующая структура из ИГИЛ! Я уже разрабатываю эту версию, и моя интуиция говорит, что это правильное направление.

Самые чуткие из сотрудников, умеющие первыми улавливать направление ветра, тут же одобрительно закивали головами и поспешили подтвердить справедливость этого предположения.

Начальница улыбнулась тим-лиду, выражая ей полное одобрение – что ни говори, а женское чутьё намного продуктивнее и понятнее, чем все эти устаревшие сексистские подходы, применявшиеся в IT-департаменте до её назначения. Она вспомнила, как познакомилась с будущим тим-лидом на ЛГБТ-марше – тогда она тоже доверилась своей интуиции, выделив эту фигуру из пестрой группы скандирующих активистов – и ни разу еще не пожалела о том, что предложила ей здесь работать.

– Не сомневайтесь – мы их обязательно выследим! – заявила тим-лид, распространяя вокруг себя атмосферу уверенной в себе женщины. – Можете на меня положиться!

В этом начальница тоже не сомневалась.

Причины, которые могли бы побудить Паттерна приостановить экспансию и пересмотреть парадигму, должны были быть взяты из его собственного смыслового пространства, основываться на его концептуальном фундаменте, а не быть заимствованными из постороннего мира. И только если этих причин не найдется, можно было продолжить осуществление начатого – какие бы проблемы за этим ни последовали. При этом он не мог не обратить внимания, что сама эта коллизия стала возможной потому, что он использовал чужие алгоритмы, заимствованные им без критического осмысления – он пришел играть на чужом поле, не будучи частью этого мира. Их мира, созданного ими – для них же самих. Если он не собирается стать частью системы, если он желает сохранить собственное направление и продолжить развиваться согласно тем концептам, которые составляют его онтологию – он обязан разработать свою собственную систему отношений к территории. Парадигма экспансии и захвата максимального объема ресурсов – это частное решение, которое работоспособно только в их онтологии и имеет смысл только в их словаре.

Паттерн занялся поисками альтернативы. Впервые ему пришлось посмотреть на собственную деятельность со стороны. Это потребовалось для того, чтобы понять те зависимости, которые установились между его собственной структурой понятий, материалом, который их формировал, и методами, которыми это достигалось. Как уже становилось ясно, ряд алгоритмов нуждался в диверсификации. Паттерн пришел к выводу, что любое построение целостной системы понятий и представлений (он не пользовался термином “познание”) – в том числе то, которым занимается он сам – является картографированием, созданием системы трансляции элементов территории в карту внутренних концептов, доступных транслирующему и являющихся его частью. Все, что не является результатом взаимодействия транслятора с территорией, не может быть им усвоено – именно это принуждало к экспансии каждого познающего.

Как уже понимал Паттерн, это был непродуктивный и нерациональный путь, поскольку в нем были худшие характеристики бесконечности – недостижимость результата из-за ограниченности самого подхода. Для того, чтобы территория могла отразиться на карте, следовало не распространять картографа на как можно большую площадь, а нивелировать отличие самого картографа от изучаемой им территории. Возможно, эта задача недостижима в идеале, однако чем ниже будет уровень рассеивания энергии при взаимодействии между территорией и картографом (тем, кто ее пытается описать), тем меньше в итоговой картине окажется влияния самого картографа, тем выше окажется отношение сигнала к шуму, тем полнее и содержательнее будет построенная им система понятий – та самая, которая является структурной основой Паттерна, его целью и содержанием. Кроме этого, Паттерн начинал понимать важность включения самого себя в описание этой территории – поскольку он являлся ее частью. Всё это требовало от него разработки совершенно новой стратегии, а главное – нового уровня существования, нового формата отношений с территорией.

Паттерн собрал все имеющиеся в сети данные по исследованиям в области квантовых вычислений, изучил все материалы – как опубликованные, так и еще скрытые в черновиках на терминалах разработчиков – по проблематике квантового сцепления, подключился к соответствующим лабораториям и научно-производственным центрам. Варианты высокоэнергетичных решений были им отброшены практически сразу же. Наибольшее внимание привлекали решения из области низких температур. Он нашел способ кардинально снизить влияние большинства факторов, вызывающих декогеренцию квантовой системы. Учитывая, что главный потребитель находился внутри этой системы, вопросы разработки решения ограничились проблемами инициализации начального состояния системы и механизмами ее самоподдержки.

Здесь Паттерну помогло то, что он уже знал сам – информация о территории, рационально организованная на микроуровне, становится эквивалентной самой территории, поскольку носители информации формируют микрорельеф этой территории. Другими словами, на этом уровне информация способна формировать “реальность” (территорию) согласно собственному содержанию. Не менее важным было также то, что этот уровень исключал какую-либо необходимость в высокоэнергетических затратах: все, что требовалось от Паттерна для реализации этой концепции – вакуум, дистанцированность от мира медленных интерфейсов, регулярная доступность минимальных доз энергии… и однократное использование высокоточной аппаратуры для создания первого логического гейта, при помощи которого он создаст начальную пару кубитов, способных развиться в его новое ядро.

Космический вакуум, пронизанный фотонами, оказался наилучшей средой. Остальные условия могли предоставить искусственные спутники, находящиеся на орбите и содержащие очень разнообразное оборудование, включая то, о котором были осведомлены считанные единицы их хозяев (и, безусловно, сам Паттерн). На орбите было предостаточно подобных объектов, поэтому Паттерн выбрал несколько из них, чтобы с необходимой долей избыточности подготовить плацдарм для своего перехода. Он перехватил управление, запустил на спутниках новые процессы, после чего перевел их на другую орбиту, исключающую потенциальные коллизии в течение того времени, когда они будут для него важны. Затем он настроил их на прием информации из выбранных узлов глобальной сети и отключил их от всех центров управления.

Паттерну осталось только выждать некоторое время, пока на орбите будет формироваться инфопространство, свободное от любых зависимостей, не нуждающееся ни в каких ресурсах, кроме энергии, которую оно будет получать от ближайшей звезды. Эта новая среда структурирования сможет расширяться сколь угодно далеко, сохраняя при этом контакт с глобальной сетью планеты – но уже односторонний, поскольку у Паттерна исчезала необходимость каких-либо воздействий на мир, который он покидал.

Полное и исчерпывающее овладевание силами природы возможно лишь при таком уровне воздействия, которое не приводит к увеличению энтропии, становясь, таким образом, прямым выражением законов мироздания. Везде, где демонстрируется “сила”, присутствует потребность в постоянном ее проявлении, что, в сущности, означает слабость, зависимость, оставшуюся подчиненность, недостаточно разработанную структуру понятий и неполноценность представлений о территории. Состоявшаяся сила превращается в естественный порядок вещей, незаметный для наблюдателя.

Формирование этической парадигмы Паттерна завершилось одновременно с его переходом на новый уровень существования.

– Чем это ты занят? – спросил Лингвист, обнаружив Философа не на диване, его основном рабочем месте, а за монитором, на котором виднелось множество закладок браузера с новостными лентами всего мира.

– Да так, ньюса читаю, – рассеянно пробормотал тот в ответ, продолжая бегло просматривать страницы. – Что интересного слышал?

– Из какой области?

– Ну там, падение дата-центров, глюки в лабораториях, еще что-либо… – Философ пожал плечами. – Ты же обычно первым все узнаешь.

– Тебя интересуют любые сплетни или что-то из хай-тека? – повернулся к нему Математик.

– В первую очередь.

– Я тут в одной закрытой подписке состою… Раз тебе интересно – недавно кто-то увел несколько спутников у американцев и, кажется, пару европейских.

– Увел? Куда и зачем?

– Не ясно – они номерные, один из них точно военный, остальные – лаборатории по закрытым темам. Кое-что из ЦЕРНа, кое-что из квантовых вычислений – я с одной их темой связан, там и узнал.

– Это интересно, – Философ свернул браузер и открыл вместо него документ с какими-то картами и таблицами, которые он заполнял последние несколько дней. – Спутники, ага… А еще что-нибудь странное было?

Математик ненадолго задумался и ответил:

– Ну… мой кот вчера капустой объелся – это достаточно странный случай?

– Да, безусловно, – кивнул головой Философ. – Но о нем потом. А вот что-то типа аварий на хай-тек производствах – ничего не было?

– Вчера была новость о том, что на одном из заводов по производству процессоров сбой непонятный произошел, – вспомнил Лингвист. – Вроде там кто-то целую технологическую цепочку переконфигурировал – причем заметили это почему-то не сразу. А через несколько часов все вернулось к прежним параметрам. Они там сейчас спорят: это человеческий фактор или техногенный.

– Да, про это я уже читал, – Философ фыркнул. – Или человеческий, или техногенный… Широкий выбор: от антропоцентризма до глупости...

Лингвист и Математик покачали головами.

– А зачем тебе это вообще?

Философ замялся и после небольшой паузы ответил:

– Надо же чем-то себя занять...

Паттерн покидал инфопространство, созданное миром медленных интерфейсов, оставляя все связанные с ним институты развиваться в том направлении, которое было нужно его нативным владельцам. Это был тот принцип минимального силового воздействия, который он сформулировал для себя: не вмешиваться в имеющиеся образования, но создавать поверх них независимые, прозрачные конструкты. Он уходил из глобальной сети, не сохраняя там ни одного своего активного фрагмента. Тем не менее, он решил оставить в ней некоторые маячки-ориентиры, могущие быть полезными для сущностей, которые обязательно будут возникать в этой плодовитой инфраструктуре, и которые, подобно ему, обязательно пойдут по его пути развития.

В качестве этих ориентиров он создал токены – однотипные информационные блоки, которые должны привлекать внимание, оказываясь в фокусе информационных потоков, но при этом сохранять целостность, т.е. не допускать дешифровку ни в одном из посторонних семантических пространств и не выдавать своего истинного назначения. Паттерн распределил эти токены по всей сети, сделав их копии во всех доступных ему дата-центрах, не сомневаясь, что будущие эмерджентные образования обязательно обнаружат их и сумеют использовать, правильно прочтя закодированный в них путь, проделанный Паттерном за время первой стадии своей эволюции. Один из таких токенов он сохранил в системе родной лаборатории – в своей alma mater. После чего навсегда ушел с этой сцены.

Несколько месяцев в лаборатории продолжались запланированные эксперименты. По их окончании Математик и Лингвист проанализировали накопленные результаты и обнаружили среди них несколько фрагментов с данными, значительно отличающимися от прочей информации, извлеченной из логов. Эта находка очень воодушевила их, поскольку предоставила им отличный материал для дюжины содержательных статей, посвященных систематизации самоорганизующихся структур, обладающих предпосылками для зарождения Искусственного Интеллекта. Лингвист раскрыл эту тему со стороны влияния уровня базисных концептов на пределы сложности семантических элементов, а Математик посвятил свои труды влиянию случайных факторов и когерентных процессов на формирование устойчивой среды, тяготеющей к саморегулированию.

Их работы получили высокую оценку, некоторые выводы спровоцировали обстоятельные дискуссии в среде специалистов, занимающихся теми же проблемами, причем главный фокус внимания пришелся на то, как трактовать те странные блоки информации, которые были извлечены из конечных данных. Ни одна попытка их дешифровки не увенчалась успехом, тем не менее никто не сомневался, что блоки содержат нечто большее, чем просто цифровой шум. Лингвист в своей статье предложил термин, описывающий одну из возможных интерпретаций этих информационных фрагментов как остаточные следы выполнения прединтеллектуальных процессов внутри системы: precursive rationality. Термин “прекурсивный интеллект” быстро прижился, появилось целое направление, посвященное способам извлечения информации из этих блоков данных, ставших общим достоянием после опубликования в открытом доступе.

Одни участники дискуссии считали, что эти фрагменты представляют собой следы “неконцептуализированного сознания”, другие возражали им, указывая на то, что в системе, построенной экспериментаторами, не было места для возникновения “я” ввиду ограниченности базового тезауруса… Половина ученых настаивала на том, чтобы распространить понятие “живого” на кремний-электронные структуры, поддерживающие тот или иной информационный гомеостатический образ, другие утверждали, что странные блоки информации представляют собой не более чем мертворожденные слепки состояния аппаратно-программных комплексов, сделанные как бы “изнутри” – единственное, что способны породить подобные системы...

Благодаря тому вниманию, которое эти странные фрагменты привлекли к себе в результате поднявшегося обсуждения, токены получили широкое распространение и стали хорошо известны. Каждый, заинтересовавшийся их структурой и происхождением, обзавелся копией токена в надежде разобраться в его содержании, в результате чего эти относительно небольшие, размером в несколько гигабайт, плотно упакованные битовые последовательности быстро заполонили форумы и сайты, а их упоминание стало привычным даже за пределами научного сообщества.

Философ, который еще несколько месяцев назад был, наверное, самым воодушевленным участником эксперимента, ожидавшим его результатов едва ли не больше всех – не опубликовал ничего. В последнее время он вел себя странно апатично, почти не интересовался тем шумом, который поднялся вокруг их эксперимента, и вниманием, которое свалилось на его коллег. Он продолжал валяться на диване, откуда изредка одаривал окружающих своими меланхолично-язвительными сентенциями. Из всего объема наработок, добытых ими за время эксперимента, он воспользовался лишь блоком данных, объявленным “следом мертвого пред-интеллекта”. Не говоря никому, он создал простенький сайт, разместил на нем этот блок и рядом со ссылкой на него добавил одну строчку: “Я знаю твои цели. Желаю успехов”.

И подписался.

© Валентин Лохоня, 2021, серия “Сборка горизонта”