суббота, 3 декабря 2016 г.

Между нуждой и небытием (так называемая "свобода")


preamble

Концепт "свободы" является одним из самых священных для вида Homo Sapiens, обладая безусловной ценностью практически в каждой культуре и внутри каждой общественной формации. Различия обнаруживаются лишь в атрибуции и приоритетах применения этого концепта: если в демократическом мире это свобода личности в сферах её самовыражения и самоопределения, то в тоталитарных странах это свобода государственного аппарата в области регламентации поведения своих граждан. Пиетет и авторитет, которыми при этом обладает сам концепт никак не страдают от гибкости его применения – ни одна страна, кроме единичных случаев совершенно античеловеческих режимов – не способна определить его в категорию антиценностей, чтобы прямым образом (без эвфемизмов) превознести его антитезу – порабощение. Даже самые чудовищные современные воплощения оруэлловской антиутопии, копирующие большинство тезисов ангсоца из его “1984” – Китай, Беларусь, Северная Корея или Российская Федерация – апеллируют к тому ореолу, которым обладает концепт “свободы”, подвергая при этом его смысловое наполнение инвертирующей метаморфозе в соответствии с семантикой конкретного тоталитарного режима. Всем нам известны эти национальные вариации оруэлловского “Свобода – это Рабство” – начиная от партийных лозунгов Чжунго Гунчаньданя, трактующих свободу в оксюморонах коммунистических формулировок, и заканчивая свободой в понимании деспотичного режима, установленного в РФ, в котором вся свобода и любые формы ее выражения предоставляются исключительно репрессивным органам, оставляя за населением право (почетную обязанность) быть пассивным материалом для реализации на нем этой свободы. Аналогичный прием эксплуатации тезиса “свободы” с полным инвертирования его смысла можно наблюдать в монотеистических доктринах (в частности – христианстве). Суть этого приема заключается в том, чтобы подчинить личность диктату религиозного института и его представителям, связав её догмами и регламентом поведения, обещая ей взамен “временной несвободы” (не более чем в пределах всей его жизни) – абсолютное трансцендентное “освобождение” (для того, чтобы это сработало, индивид изначально атрибутируется бременем вины).

При этом ни один режим, включая вышеперечисленные, парадигма которых основана на принципах рабского порабощения и тотального подчинения, не способен прямым образом поднять на своих знаменах тезис “рабства”, не осмеливается посягать на ту безусловную привлекательность концепта “свободы”, которой тот обладает в сознании каждого мыслящего существа нашей планеты. Исключением, правда, является религия, которой иногда получается связать у своих наиболее фанатичных последователей состояние рабского самоограничения с переживанием экзальтации. Однако, к счастью для homo sapiens, подобные отклонения представляют собой явную психическую патологию, что препятствует их распространению на значительное число адептов доктрины. Исходя из вышесказанного, становится очевидным, что сам концепт “свободы” относится к категории фундаментальных ценностей всего нашего бытия, уходя своим генезисом на миллионы лет дальше, чем история, которой обладает вид Homo Sapiens Sapiens – в глубину основания самой биологической жизни. Идеал Свободы тысячи лет пропагандируется лучшими мыслителями человечества, прославляются гуманистами, к нему апеллируют общественные лидеры, когда приходит пора объяснить гражданам причину наступающих ограничений, он перечисляется в ряду первейших прав человека и позиционируется во главе системы ценностей всей цивилизации... Оставим в стороне тот факт, что подобные призывы и лозунги чаще всего представляют собой лицемерные декларации – это никак не вина самого концепта. Сейчас нас интересует совершенно другая проблема – похоже, что используемое в этих лозунгах понятие вообще применяется не по назначению.