суббота, 3 декабря 2016 г.

Между нуждой и небытием (так называемая "свобода")


preamble

Концепт "свободы" является одним из самых священных для вида Homo Sapiens, обладая безусловной ценностью практически в каждой культуре и внутри каждой общественной формации. Различия обнаруживаются лишь в атрибуции и приоритетах применения этого концепта: если в демократическом мире это свобода личности в сферах её самовыражения и самоопределения, то в тоталитарных странах это свобода государственного аппарата в области регламентации поведения своих граждан. Пиетет и авторитет, которыми при этом обладает сам концепт никак не страдают от гибкости его применения – ни одна страна, кроме единичных случаев совершенно античеловеческих режимов – не способна определить его в категорию антиценностей, чтобы прямым образом (без эвфемизмов) превознести его антитезу – порабощение. Даже самые чудовищные современные воплощения оруэлловской антиутопии, копирующие большинство тезисов ангсоца из его “1984” – Китай, Беларусь, Северная Корея или Российская Федерация – апеллируют к тому ореолу, которым обладает концепт “свободы”, подвергая при этом его смысловое наполнение инвертирующей метаморфозе в соответствии с семантикой конкретного тоталитарного режима. Всем нам известны эти национальные вариации оруэлловского “Свобода – это Рабство” – начиная от партийных лозунгов Чжунго Гунчаньданя, трактующих свободу в оксюморонах коммунистических формулировок, и заканчивая свободой в понимании деспотичного режима, установленного в РФ, в котором вся свобода и любые формы ее выражения предоставляются исключительно репрессивным органам, оставляя за населением право (почетную обязанность) быть пассивным материалом для реализации на нем этой свободы. Аналогичный прием эксплуатации тезиса “свободы” с полным инвертирования его смысла можно наблюдать в монотеистических доктринах (в частности – христианстве). Суть этого приема заключается в том, чтобы подчинить личность диктату религиозного института и его представителям, связав её догмами и регламентом поведения, обещая ей взамен “временной несвободы” (не более чем в пределах всей его жизни) – абсолютное трансцендентное “освобождение” (для того, чтобы это сработало, индивид изначально атрибутируется бременем вины).

При этом ни один режим, включая вышеперечисленные, парадигма которых основана на принципах рабского порабощения и тотального подчинения, не способен прямым образом поднять на своих знаменах тезис “рабства”, не осмеливается посягать на ту безусловную привлекательность концепта “свободы”, которой тот обладает в сознании каждого мыслящего существа нашей планеты. Исключением, правда, является религия, которой иногда получается связать у своих наиболее фанатичных последователей состояние рабского самоограничения с переживанием экзальтации. Однако, к счастью для homo sapiens, подобные отклонения представляют собой явную психическую патологию, что препятствует их распространению на значительное число адептов доктрины. Исходя из вышесказанного, становится очевидным, что сам концепт “свободы” относится к категории фундаментальных ценностей всего нашего бытия, уходя своим генезисом на миллионы лет дальше, чем история, которой обладает вид Homo Sapiens Sapiens – в глубину основания самой биологической жизни. Идеал Свободы тысячи лет пропагандируется лучшими мыслителями человечества, прославляются гуманистами, к нему апеллируют общественные лидеры, когда приходит пора объяснить гражданам причину наступающих ограничений, он перечисляется в ряду первейших прав человека и позиционируется во главе системы ценностей всей цивилизации... Оставим в стороне тот факт, что подобные призывы и лозунги чаще всего представляют собой лицемерные декларации – это никак не вина самого концепта. Сейчас нас интересует совершенно другая проблема – похоже, что используемое в этих лозунгах понятие вообще применяется не по назначению.

вторник, 5 апреля 2016 г.

Поезд идет дальше. А вы идете в парк.

Каждый раз, когда мы гордо произносим "Прогресс не остановить!" или "Эволюция продолжается!", мы неизменно подразумеваем себя в качестве пассажиров этих локомотивов. В то время как мы являемся не более чем временно нанятой тягловой лошадкой в обозе. Оглянувшись назад, мы легко можем обнаружить множество своих предшественников, оставшихся на обочине эволюционной тропы. Ни один из них не был  ни пассажиром, ни тем более рулевым данного средства.

Движение этого обоза, конечно же, будет продолжаться. Но не стоит льстить себе надеждой, предполагая себя самих в качестве вечных путешественников "в дальние дали". Каждый из тянувших эту повозку видов рано или поздно оставляет ее навсегда  то ли в качестве околевших трупов, лежащих на обочине, то ли в формате счастливого пикника, устроенного посреди этого жизнерадостного антуража (будем искренни  для любого вида нет ничего более оптимистичного, чем зрелище вышедших в тираж представителей соседствующих веток эволюционного развития). При этом движение самой тележки ни на миг не прекращается  ее продолжают тянуть другие впрягшиеся силы. И каждая из них, скорее всего, предполагает себя "несменяемым капитаном корабля", между тем как единственное, что привязывает рабочую скотину к ее ярму  это ее собственная жесткая ролевая идентификация, ее фиксированное самоотождествление со своим родом животного.